Ноттэ нескоро выбрался на дорогу и побрел к порту. Он перестал слышать журчание реки лишь в ранних душных сумерках, пробуждающих жажду и наполняющих яркостью мечты о прохладном сидре. Помимо рыбины нэрриха купил у хитрого дурака за полпесеты – то есть ужасно дорого – старую соломенную шляпу, добротную рубашку с одной аккуратной заплаткой на боку, небольшой заплечный мешок и составляющие весь его груз две черствые лепешки. В голове изрядно шумело после общения с крикливым недорослем. Хотелось сесть во дворе тихой гостерии и размочить сухой горох сплетен если не тагезским сидром, то хотя бы местным молодым вином. Обдумать произошедшее еще раз, решить без ошибки: куда двигаться дальше?

Порт оказался закрыт, подступы к нему перегорожены сэрвэдами Башни, которые лениво и без злости переругивались с городскими рыбаками, в большинстве своем лишенными права даже увидеть свои лодки, не то что выйти в море. Азарт охоты улегся, осталось лишь тупое недоумение промахнувшегося голодного хищника. Гранд пребывал в порту. Гранд все еще не придумал оправдания провалу большой игры.

Ноттэ выбрал самую тихую гостерию, поселился и заказал ужин. Тщательно очистил тарелку, до блеска – возвращение к жизни отразилось на аппетите наилучшим образом. На настроении тоже, и Ноттэ долго со вкусом болтал с хозяином заведения, посвящая его в сложности столичной винной торговли и невнятность пристрастий состоятельных донов. Которые порой не способны оценить вина, понимая лишь звон золота и ревность к чужим закупкам. Хозяин заведения в свою очередь жаловался на торговлю рыбную, погибающую на корню из-за упрямства сэрвэдов, явившихся сюда, как наказание высших сил за неведомые грехи. В море не выпускают почти никого, а немногие лодки, всё же отпущенные за уловом, по три раза осматривают, торговые же шхуны заворачивают из порта еще на подходах – что это за жизнь? Одна радость: завтра гранд покинет город, это все говорят, настолько все, что сомнений уже более нет. И сил терпеть незваных гостей – тоже…

– Ты третий за полный месяц постоялец, с кого я получил хоть одну песету, – страдал хозяин, уже не скрывая раздражения и плюхая на стол новый кувшин вина. – Глянь: мирланское, еще под печатью, невскрытое. Пей, мне уже и не жаль, я разорен, я могу гулять и смеяться, как последний бездельник. Люди Башни пили и ели вволю, а оплатили не по божески, нищим больше подают.

– Мирланское, к тому же позднее, – согласился Ноттэ, крупными глотками отпив треть из кружки и принимаясь катать вино на языке. – Не ожидал испробовать здесь напиток, достойный столицы. Если бы гранд повнимательнее изучил твои погреба, выбрал бы эту гостерию и оплатил сполна.

– Да вон что он выбрал, – хозяин неопределенно махнул рукой в сторону порта. – Хосе сперва так загордился, что забывал здороваться, никого не слушал, отговаривался спешкой и делами. И озолотился он? Как же… Смеется веселее моего, потому что терять ему уже окончательно ничего не придется. Разгромили вчера его заведение, в гневе пребывали, посуду перебили, столы порушили… Нэрриха гулял и новым клинком хвастался, спьяну рубил стены. Пойди с такого стребуй плату! Одно хорошо, коня утром вывел и в столицу умчался. Воистину, чем дальше власть, тем она безобиднее.

– Тогда – за скорое освобождение порта, – подмигнул Ноттэ.

– Воистину, – важно согласился хозяин, повторяя значимое и интересное слово.

Ночь уже легла на городок и пристала плотно, как смола. Всякая щель черна, и любая тень – мрак без отсветов и бликов. Ноттэ попрощался с хозяином и удалился отдыхать, прихватив доставленные по его просьбе листки бумаги и чернильницу. Ровным почерком изложил необходимое, свернул в трубочку и припрятал до поры. Лег, прикрыл глаза и стал слушать, как успокаивается гостерия, как скрипят запоры дверей, последний раз проверяемые хозяином. Как за стеной по улочкам топают сэрвэды, переругиваются и жалуются на жизнь. Им надоел убогий порт не менее, чем сами они – жителям Мары.

Наконец, городок забылся сном, окончательно затих, даже коты поделили скудные остатки рыбацкого улова и полуголодными разбрелись на охоту.

Ноттэ встал, осторожно приоткрыл рассохшуюся дверь. Выскользнул во двор, еще раз прислушался. Море дышало прохладой, даруя благословение усталому берегу. Звезды серебрились чешуйками небесной рыбины. Ноттэ улыбнулся, вдыхая любимый ветер – и полез на стену. Едва ли задуманное можно счесть мудрым. Но отказаться непосильно. Нэрриха крался и тек в тенях, он стал – невидимка, и на сей раз не беглец, а игрок с козырем в рукаве. Было странно ощущать, как отросшие за время плаванья на «Гарде» волосы щекочут шею и чуть вздрагивают, принимая дуновение ветра. Почему нэрриха так боятся признать себя прядью его? Почему не желают позволять старшему гладить по голове и дарить щемящее, болезненное ощущение родства, утраченного не полностью, горчащего – но важного и ценного… Может статься, дети ветра ведут себя совсем как дети людей, которые, взрослея, упрямо убирают голову из-под ласковой мамкиной руки, наивно самоутверждаясь через отречение от родительской заботы.

Во дворе облюбованной грандом гостерии горели масляные лампы. Орденцы в багряных одеяниях молились и вкушали скудную и пресную, подобающую их сану, пищу. Сэрвэды в сторонке переговаривались и сонно тянули вино, цедили сплетни и глотали зевки. Им было скучно. Они точно знали, как в эту ночь охрана бессмысленна и не нужна. Нэрриха Ноттэ погиб, нэрриха Кортэ уехал – кто еще может угрожать покою? Прочим эта игра чужда, да и гранд им не нужен.

Ноттэ старательно обогнул двор и спустился с крыш у кухни. Канул в темноту коридора, наугад выбирая путь и полагая, что здешние гостерии похожи, лучшая комната в них та, куда не доносится шум улицы.

Гранд не спал. Он лежал при погашенных огнях, одетый в дорогу и не готовый начать путь, вполне вероятно ведущий к гибели. Разобрав намеренный скрип стула, не вздрогнул и не обернулся.

– Что тебе, ненасытный? Плату получил, да еще и сведения о планах того, кто тебя интересовал. Новых заказов нет, сказано же.

– Со мной ты вовсе не рассчитался за прежний найм, – тихо возразил Ноттэ, не сомневаясь, что гранд раздраженно беседует с тем, кого счел Кортэ.

– Клянусь спасением души, – свистящим шепотом охнул гранд, сел и резко обернулся. – Ты? Святые заступники, оградите…

– Не буди святых, они и так по твоей милости завалены просьбами, не отдыхают, бедолаги… А я даже не призрак, – уточнил Ноттэ, усмехаясь живучести предрассудков, лишивших голос гранда зычности. – Хотя… понимаю тебя. Убиенные к тебе, пожалуй, должны валить толпами и требовать отмщения. Ты даже не злодей, ты просто исполнитель. Исполнительный исполнитель.

– Свят-свят… двое подтвердили, что ты умер, – тем же сиплым шепотом отметил гранд, благоразумно не делая попыток звать на помощь.

Еще бы! Ноттэ как раз теперь с интересом изучал парные стилеты, любимое оружие самого гранда. Узкие, как жала, и наверняка столь же ядовитые.