Удивляло вот что: все это было совсем не в духе Тайного Суда — по уставу, Суд не имел права вмешиваться в политическую жизнь государств, так что покушение на Палисадникова, пускай садиста и палача, но садиста и палача политического, никак не вписывалось в этот самый устав. Но, поскольку к Тайному Суду он, Юрий, себя давно уже не причислял, то мог бы, конечно, и сделать предложенное этим вторым Викентием. Иное дело — сам этот, черт бы его побрал, В. В.: он-то метил в палачи Суда, стало быть, уставу должен был оставаться как раз верен.

После некоторых размышлений Юрий пришел вот к какому выводу. Главное для палачонка было втянуть его, Васильцева, в свои дела, а дальше уже можно будет им манипулировать, ради чего можно было на какое-то время и пренебречь уставом. Вероятно, таков был его замысел.

Бесило, конечно, что этот юный негодяй навязывал ему состязание, но, с другой стороны, он, Юрий, и безо всяких состязаний был не прочь подстроить для подонка-комиссара что-нибудь эдакое…

Не приняв пока никакого решения, Юрий вышел в прихожую, поставил стремянку и полез к замаскированной дверце в стене. Эту ловушку для нежданного пришельца он приготовил еще вчера, работал над ней полночи.

В сущности, устройство было не такое уж хитрое. За этой дверцей с едва заметным отверстием для объектива находился фотоаппарат-«лейка». Все было сделано так, что фотоаппарат реагировал на любое открытие входной двери, и гость неминуемо попадал в кадр.

Достав фотоаппарат, Юрий отправился в ванную проявлять пленку. Когда, однако, вышел с пленкой и посмотрел на просвет запечатленный кадр, ему оставалось только в сердцах выругаться.

С кадра ему улыбался популярный артист Марк Бернес.

И тут, выходит, сын Викентия его обошел. Да, шустер был, тут ничего не скажешь!

Самым отвратительным было то, что его снова втягивали в тот мир, из которого он вырвался с таким трудом, — в мир, которого не должно было быть.

Но, говоря по правде, даже этот весьма паскудный мир станет без садиста Палисадникова хоть на крохотную толику, но все-таки чище.

«Что ж, — решил Васильцев, — состязание так состязание. Ты у меня еще посмотришь!» Вернуть Полю и добиться, чтобы этот сукин сын навсегда оставил их в покое, — ради этого стоило принять вызов наглеца.

Наконец он открыл оставленную на столе папку. С фотографии на первом листе на него смотрел отвратительный альбинос в совершенно не уставных темных очках. За эти самые очки почему-то сразу и уцепился Васильцев, ведь что-то же они должны были означать.

Чтоб не узнали? Ерунда! Такого не узнать трудно. Фотография к тому же делалась для сверхсекретного личного дела, а он там — как на пляже. Ох, неспроста, неспроста!..

Листая бумаги в папке, Васильцев пропускал все подвиги этого комиссара и все представления к наградам как вещи в данном случае несущественные. А вот некоторые казалось бы незначащие мелочи вдруг приобретали далеко идущий смысл. Например, это: прошение комиссара о покупке для него за границей неких особых очков.

В конце папки были всякие медицинские документы. Юрий внимательно их изучил и лишь благодаря им наконец начал понимать, что ему делать.

Катя вернулась к вечеру, новые документы были при ней: и на них двоих, и на их «дочь» Полину. С этими документами могли бы уже завтра убраться из Москвы и найти себе новое пристанище.

Но теперь, узнав обо всем, Катя сказала твердо:

— Без Полины — никуда.

Юрий был того же мнения.

А ночью Катя застала его за странным занятием: он плавил стекло в консервной банке, помешивая и подсыпая туда какой-то порошок.