Кстати, если Вы сейчас читаете мое письмо, значит, стоите как раз напротив квартиры № 48. Там проживает (или уже — проживал) небезызвестный Вам, надеюсь, старший майор госбезопасности Недопашный, зам. этого полупокойника Палисадникова и такой же садюга.
Советую Вам прислушаться к звукам, доносящимся из этой квартиры. Происшедшее там к нашим с Вами спорам никак не относится — это просто еще один мой скромный вклад в дело очищения мира от всякой мрази.
С уважением, ваш В. В.
Да, про старшего майора Недопашного Васильцев был наслышан, о его жестокости ходили легенды. И напротив действительно была 48-я квартира.
Юрий прислушался и понял, что это он уже слышал некоторое время, просто не придавал значения, — собачий лай, а также женский вой и причитания, из которых теперь можно было разобрать только два слова, одно — непонятное — «Ингусик», зато другое — куда более понятное: «Убили!»
А мгновение спустя входная дверь подъезда хлопнула и по лестнице загрохотали сапоги.
Юрий решил было, что это — за ним, и сунул руку в карман за пистолетом, но несколько человек в форме НКВД не обратили на него ни малейшего внимания и сразу ворвались в эту самую сорок восьмую.
Махнув удостоверением капитана Блинова, Юрий вмиг очутился там рядом с ними.
В прихожей на полу лежал старший майор Недопашный с перегрызенным горлом. В момент смерти он явно одевался к выходу: галифе и форменный мундир были уже на нем, а шинель валялась рядом. Все вещи были густо залиты кровью.
Здоровенный волкодав размером с теленка был привязан поводком к двери уборной, но все еще рвался к распластанному телу старшего майора, заходясь злобным лаем.
Толстая деваха, видимо дочка усопшего, уже малость придя в себя, сбивчиво объясняла:
— Он, папа, даже шинель не успел надеть… Ингусик! Он ведь всегда добрым был, а его теперь наверно…
Было не очень ясно, кого ей жальче, отца или этого самого Ингусика, безусловно, теперь обреченного на казнь.
— Он же, Ингусик, у нас — еще когда папа нач. лагеря служил! — всхлипывала она. — Я с ним — с детства. Добрый, ласковый… (Да уж, представлял себе Юрий этих «добрых» и «ласковых» лагерных псов-людоедов!) А тут — как с цепи сорвался! И сразу — к папочке… Прямо за горло!.. — Опять запричитала: — Папочка!.. Ингусик!..
— Ясно, — заключил лейтенант, старший из пришедших, — сбесилась собачка ваша. Теперь ничего не поделаешь, надо ее…
— Не надо! — воскликнула дева. — Он стольких зэков изловил! Всех насмерть загрыз, гадов! Он — заслуженный, не надо его!
— Здесь кончать будем? — не слушая ее, спросил другой из пришедших, доставая из кобуры пистолет, но старший на него прикрикнул:
— А ну убери свою пушку! Еще чего — в доме пальбу устраивать! А вы, девушка, намордник бы на собачку свою надели, а то к ней и не подойдешь.
— Ингусик, Ингусик!.. — запричитала девица, надевая намордник на пса.
— А со старшим майором что? — спросил лейтенант.