Батюшка ничуть не удивился моему вопросу и сказал мне: «Первая мысль, которая приходит к человеку после молитвы — от Бога, ей и нужно следовать. Когда я, много раз наблюдая, утвердился в этом, то в известных случаях, помолясь усердно Богу, начал прямо объявлять Его волю. Так я поступил и с Вами…»

Еще до посвящения в сан иерея я в качестве благовестника несколько раз проповедовал в храмах и в провинции, и в Москве. Так как я обладал даром слова и привычкой говорить в собраниях, не смущаясь, то мне нетрудно было произносить проповеди без тетрадки и даже экспромтом, и слушатели ими были довольны, хотя, конечно, с богословской точки зрения, они, вследствие отсутствия у меня необходимых знаний, вряд ли отличались глубиной мысли и могли бы удовлетворить требовательного человека, а тем более знакомого с гомилетикой…

Меня стали приглашать настоятели храмов проповедовать у них в храмовые дни или иные праздники. Я обыкновенно соглашался…

Возвращаясь после службы домой, я стал раздумывать над тем, хорошо ли поступаю, принимая приглашения проповедовать в других храмах…

Я решил пойти к Батюшке и откровенно рассказать ему о своих ошибочных действиях и просить благословить меня отказываться от приглашений настоятелей храмов проповедовать у них.

Идя к нему для этой цели, я дорогой снова упрекал себя и мысленно говорил: «Охота тебе гастролировать, сколько ты на это тратишь драгоценного времени и т. д.» Едва я вошел к Батюшке и поздоровался с ним, как он, улыбаясь и потирая ручки, говорит мне: «Что, все гастролируете, гастролируете, гастролируете?»

Смущенный, я мог ему только ответить: «Я с этим и шел к Вам, Батюшка, чтобы покаяться в своих ошибках, думаю больше не ходить гастролировать в другие храмы». — «Вот и от лично, — сказал Батюшка, — сколько у Вас дела в больнице и как много вы можете там дать утешения и молитвы, не теряйте времени, что бы ходить по чужим храмам».

Однажды мне пришлось венчать пожилую чету — вдовца, имевшего трех девочек, и вдову, имевшую трех мальчиков. Они овдовели почти в одно время и жили в одном доме. Несчастье и то обстоятельство, что вдовец затруднялся, как ему быть с девочками, сблизило их, и довольно скоро образовалась одна семья, дружно жившая, члены которой бы ли спаяны общей любовью. Хотя они жили в разных квартирах, но хозяйство у них велось общее. Дети вдовы и вдовца, придя в возраст, часто говорили им: «Ведь вы любите друг друга, и мы не считаем вас чужими, так как фактически мы составляем одну семью. Отчего бы вам не повенчаться? Как мы были бы этому рады!»

Эти прекрасные люди решили в какой-то семейный праздник сделать детям сюрприз и вернуться домой мужем и женой.

Они просили только меня венчать их без свидетелей, что я исполнил, по предъявлении ими свидетельства из ЗАГСа.

Новобрачным очень понравился наш храм, и они начали посещать его в праздничные дни. Через не которое время дама, которую я венчал, пришла ко мне на квартиру по следующему делу: по ее словам, у нее имелся от первого брака сын, совершеннолетний, он уже более трех лет, как служил на Украине, в Киеве, который 17 раз во время оккупации его германцами, поляками и петлюровцами переходил из рук в руки. Несмотря на это, сын писал, как только являлась возможность, и сообщал о себе краткие сведения, но вот уже более четырех месяцев, как она не получает от него ни строчки и очень беспокоится и мучается. «Главное, — прибавила дама, — не знаю, как молиться за сына — поминать ли его как живого или как умершего». Затем она спросила меня, знаю ли я Батюшку, и на мой утвердительный ответ стала умолять меня со слезами помочь ей повидать его, хотя бы на самое короткое время, прибавив, что ее не допустили до Батюшки, так как, говорят, он болен, лежит и никого не принимает.

Это происходило на Святой неделе в 1922 году. Мне стало жаль бедную мать, и я вручил ей письмо к Батюшке, прося в виде особого изъятия принять ее, хотя бы на минуту. После этого я не видал этой дамы. Оказалось, что вскоре после Фоминой недели она с мужем и со всей семьей переехала на дачу, на которой они оставались ввиду хорошей погоды до самого конца сентября.

Помянутая семья после долгого промежутка времени пришла в наш храм ко всенощной, накануне Покрова. После службы муж и жена подошли ко мне, горячо благодарили за содействие, так как, прочитав мое письмо, Батюшка велел пригласить так беспокоившуюся мать к себе. Когда ее позвали, как она мне передавала, к Батюшке, он лежал на постели и показался слабым и бледным.

Войдя в комнату, она упала на колени близ кровати и, не имея возможности говорить от волнения и горя, зарыдала, закрыв лицо руками. Она ничего еще не успела сказать Батюшке и пришла в себя от ласковых его слов. Батюшка, сев на постели, положил ей на плечи руки и, улыбаясь, говорил: «Счастливая ты мать! Не плачь, твой сын жив и здоров». Затем он встал и, подойдя к столу, стал разбирать иконки, лежавшие на письменном столе, приговаривая: «Вот, тоже одна мать также беспокоится о сыне, а он преспокойно себе живет и служит на табачной фабрике в Софии». «Выбрав иконку, — продолжала рассказчица, — Батюшка благословил меня ею и простился.

Представьте себе, что вчера я неожиданно получаю письмо от сына из Болгарии: он служит на табачной фабрике в Софии и доволен своей службой.

Вот я и пришла с мужем в ваш храм помолиться по случаю завтрашнего праздника, а теперь прошу Вас отслужить мне благодарственный молебен Царице Небесной».

Я немедленно исполнил ее просьбу. Во время молебна рассказчица плакала, но уже счастливыми слезами. Замечу, что в моем письме к Батюшке не было ничего сказано, по какому случаю я прошу принять подательницу письма.

Во дни моей ранней молодости, когда я получил самостоятельное место… в один из уездных го родов Смоленской губернии, туда же почти в один день со мною приехал вновь назначенный судебным следователем Л. Я. Дудкин, и мы одновременно дела ли визиты, поминутно встречаясь то в одном, то в другом доме.

Он был тогда холостым и оказался прекрасным человеком. Мы сдружились…

В 1922 году Л. Я. возвратился в Москву из Житомира, в Москве у него была квартира, и мы встретились снова, как старые приятели. Оказалось, что после Октябрьской революции, спасаясь от голода, он уехал с женой на Украину, где занимал какое-то скромное место…