Глава 35. Жаркие ножны

Я прекрасно сознавал, что мне не удастся обмануть лучшего воина Херсонеса, ведь это он с раннего детства будил меня ударом меча. Но я не догадывался, насколько глубоко черное колдовство проникло в него. Дядя Лев открыл глаза и вскочил, едва я положил руку на рукоять меча. Некромант и евнух тоже проснулись на своих тюфяках, но мерзкой силе, овладевшей наставником, пришлось бороться со мной. Это спасло жизнь остальным.

Кир Лев напал молниеносно. В обеих его руках сверкнула сталь. Я вскинул меч и разбудил саламандру. Вернее сказать, она проснулась сама, еще до того, как мой меч отлетел в сторону. Кир Лев, несомненно, разрубил бы меня пополам, причем дважды, сверху вниз и поперек. Его клинки вспороли воздух и застряли в полупрозрачном пятнистом панцире, точно слизью облившем мое тело. Панцирь не мешал двигаться, придавал сил, но, к сожалению, не мог избавить от боли. Как выяснилось позже, у меня треснуло ребро, а черные полосы на боку и на голове не сходили еще несколько недель. Я не устоял на ногах, но упав, засмеялся ему в спину.

Чудовище уже отвернулось, готовое уничтожить моих друзей. Дрэкул летел навстречу, одновременно выпуская молнии из рук, и расправляя крылья. Одна из молний зацепила кира Льва, от второй он увернулся. Правая половина его груди задымилась, кожа справа на лице лопнула, с треском раскололись застежки кольчуги. Обычный человек умер бы сразу. Но мой дядя Лев больше не был человеком. Мать нерожденных отняла его человеческое естество.

Наполовину сгоревшее лицо обернулось свирепой маской, потом в уцелевших глазах мелькнула тень непонимания. Когда я всадил ему в глотку мой кривой кинжал.

Кир Исайя стонал на полу, придерживая себя за живот. К счастью, его рана оказалась неглубокой, но мы даже не успели заметить, когда Лев успел полоснуть его кинжалом.

Я рыдал, склонившись над телом любимого брата моего отца. Как и предсказал Евлей, отважный друнгарий погиб от родной крови, от руки единственного племянника. Клянусь, в тот миг плата за обладание Свитком показалась мне слишком высокой. Но как я мог побороть силы, толкавшие меня в неизвестность, как утлый челн, все скорее гонимый течением к страшному водопаду.

Кроме того, как я мог перечить воле отца? Никто ведь не знал, что прошептал мне отец, когда отправил меня в подвалы Иллируса под охраной верных наставников. Никто не знал, и не узнает, зачем я на самом деле ищу Свиток, и зачем мой отец пожертвовал Херсонесом.

Оно того стоило.

До утра мы просидели без сна над телом друга. Никто не проронил ни слова. С первым лучом явился молодой пастух по имени Саландай.

– Вам надо уходить, – Саландай указал на пыльную тучу, крадущуюся вдоль реки. – Это караван Имамеддина, с ними лучше не встречаться. Мы уходим глубоко в пещеры. Вы можете переждать опасность с нами.

– Имамеддин? – переспросил я, ощущая, как греет грудь крохотная саламандра. – Кто он такой, и почему сын наместника Таврии должен бояться какого-то купчишку?

Подручные Мастера Евлея живо сворачивали шатры, женщины укладывали скарб в тележки. С мычанием текла в полумрак река из тучных клейменых коров. Животные не боялись, видимо, путь им был хорошо известен.

– Его еще зовут «человек с разноцветными глазами», – вполголоса добавил пастух. – Один из самых богатых акритов с побережья Хазарского понта, из тех, кто водит караваны от Гардара до Самарканда. Он один из тех, кто заходит севернее владений кагана, и севернее владений готов, в закрытые пределы Русии, страны тысячи колоколов. Говорят, он возит с собой сто либров золота, и сто талантов серебра, чтобы покупать все, что понравится. Ходят слухи, что один его глаз принадлежит его брату-близнецу, который так и не обрел своего тела при рождении, и навсегда остался скрюченным уродцем в голове старшего брата.

– Пойдем с ними, эгемон, этот человек говорит правду, – предложил кир Исайя. – Если это караван работорговцев, они не станут разбирать, кто из нас дука, а кто – бесполезный ученый.

– Мы похороним друнгария, и справим тризну, – кир Дрэкул коротко обнял меня вытянутыми руками. – Мы унесем его с собой в пещеру и похороним.

Но я точно врос пятками в землю. Даже скорпион не кусает случайно. Прозвучало имя, названное весталкой. Имя, слишком слащавое для честной души, и достаточно трудное, чтобы захотелось его обойти. Мне очень хотелось разойтись с человеком по имени Имамеддин разными дорогами, но я помнил, ради чего подарил девственницам любимую сестру.