Нынче она проснулась с четким ощущением, что путь подходит к концу.

– Я с тобой, – где-то на грани внутреннего слуха раздался слабый голосок Оракула, он снова перешел на «ты». – Евгения, скоро ты не услышишь меня, а я потеряю твои замечательные глаза. Спасибо тебе, с твоими глазами так приятно смотреть на мир.

– Не за что, – Вожатая выплюнула песок, закашлялась.

Зверски хотелось пить. Казалось, солнце выжигает глаза даже сквозь закрытые веки. Она ощупала жесткую циновку, противный халат, щели в досках. Хорошо хоть, не заставили ехать верхом на скверно пахнущем верблюде. То есть вначале заставили, но Женьку от качки вырвало, потом случился натуральный тепловой удар. Очень вовремя мимо скакал на лошади один из старших надсмотрщиков. Он надавал Фатиме по голове, напомнил, что вот эта тощая, белобрысая – важная принцесса, купленная жуть за какие деньги, и что ее надо перевести в шарабан, или как у них это называется. Возможно, длинный фургон с плетеными бортами, обтянутый шкурами, назывался вовсе не шарабан, уже неважно. В передней части ехали, спали и кушали сами тетки-надсмотрщицы, а позади вповалку лежали и мучились от жары дорогие пленницы…

Раздались щелчки бича, заорал верблюд, за ним второй, третий.

– Ты под чужим небом, – далеко-далеко продолжал Оракул. – Я почти не вижу твоими глазами. Потерпи, осталось немного, ты схватишь его, и принесешь сюда.

Она задумалась. Удивительное дело, последние дни она засыпала, мучаясь воспоминаниями, а по утрам все забывала напрочь. Как будто мозг защищался от слишком сложных переживаний. Если ей говорили, она откладывала в памяти названия городов, которые на карте Земли давно обратились в пыль.

Вожатой последние дни казалось, будто игра перезагружается. Объяснить она бы не смогла, но что-то происходило независимо от нее. Караван медленно плыл, пожирая километры дорог, и это вязкое ничегонеделание словно бы скрывало обновление уровней. Она зашла слишком далеко. Возможно, большой игре требовались дополнительные ресурсы.

Долго не могла восстановить, что случилось после церемонии. Вроде бы она упала прямо там, в зале Обращений, кажется, так называл Оракул. Маленький слепец ее не бросил, и два следующих дня, пока билась в горячке, неотлучно держал ее за руку. Это чудо, что она никого не искалечила во время Алого Ритуала, так сказал Оракул. Ты выплеснула столько ярости, что в двух местах треснул потолок, четверых вокруг ранило осколками, вылетели окна и погасли светильники.

Она не понимала, пока не увидела себя в зеркале. И первая мысль была: я прикончу их всех. К счастью, за первой мыслью вовремя явилась вторая и третья. Вторая мысль оказалась важнее слепой ярости.

Она теперь знала, как вернуться домой. Без Привратника. Без Оракула. Она могла сбежать.

Но третья мысль оказалась самой интересной.

Третья мысль давала ей силы пережить обжигающее солнце, вонь и грязь.

Она вспомнила, где видела карту империи.

… Медная Фатима с ворчанием расталкивала уснувших, разморенных рабынь. Кого-то послала намывать казан, две девушки собирали щепки и траву для костра, кто-то раскатывал покрывало для палатки, троим поручалось чистить лошадей. В караване все должны работать, приговаривала Фатима, тогда некогда будет бунтовать.

Женечка уже знала, засыпать на жаре нельзя, можно не проснуться. Фатима была не слишком злая, почти никого не била. Женьку она даже по-своему жалела, показывала жестами, что та слишком тощая, надо лучше кушать, тогда непременно купят в богатый дом, и какой-нибудь добрый старичок возьмет к себе в наложницы. Кормили, кстати, неплохо. Пока ползли вдоль реки, мужчины чуть ли не руками ловили осетров, вечерами жарили на углях, коптили, хватало всем. Если рыбы не было, раздавали куски несоленого вяленого мяса, в котлах варили похлебку. Мясо экономили, хотя в хвосте каравана гнали целые стада баранов и быков. Кто-то сказал Женьке, что когда дойдем до Хазарского моря, свернем, и предстоит долгий-долгий переход по степи и пустыне. Вот тогда постепенно сожрут всю живность. Когда покончат с мясом, начнут варить нут, это такой твердый желтый горох, а горошины как сливы.

Женька вежливо улыбалась, когда ее пытались раскормить для гарема, но скоро заметила, что смеется одна. Очевидно, соседкам такая перспектива представлялась как самая головокружительная карьера.

– Выходим мыться, все выходим, закрываем лица, я вам покажу, бесстыдницы!

Женька отогнула угол жесткой кошмы, солнце безжалостно вцепилось в кожу. В здешних краях по солнцу почти невозможно было определить, юг или север, или экватор. На Золотом Роге всюду был юг.

Девушки спрыгивали с арбы, торопились на берег реки. Четыре толстые женщины-надсмотрщицы следили, чтобы мужчины из каравана – охрана, погонщики, конюхи – не подглядывали за молодыми рабынями. Женечка уже привыкла, что мужчин бояться не надо. За попытку притронуться к хозяйской собственности мужчины могли запросто лишиться руки. А то и головы.