– Вы узнаете врага и набросите на него узду. Вы его узнаете и заманите к нам. Вы спасете сферу и врата в ваш собственный мир.

Кто это говорил, Оракул или кто-то другой? Женечка уже не могла разобрать, слишком громко и часто бил гонг. Медленно гасли газовые лампы, зал погружался в алое свечение. Казалось, оно исходило откуда-то снизу.

Алый Ритуал, с трудом припомнила Женька. После ритуала я стану настоящей Тайной Вожатой. Я вернусь и выгоню из подвала противную Наташу!

– Мы поможем вам уничтожить ведьму, захватившую ваше родовое гнездо. Мы вместе вызволим из темницы вашего отца. Вы заберете его сюда, выберете любой дом…

Медленно гасли последние светильники. Женьке показалось – ноги вдруг стали тяжелыми, будто набрала полные сапоги воды, хотя никаких сапог не было. Люди встали, и, скинув балахоны, потихоньку раскачивались вместе с гонгом. Лица различить в полумраке все равно было невозможно. Большому гонгу вторил маленький, это было очень, очень красиво. Она всех любила, всех.

Нечестивейший, пронеслось по рядам, Нечестивейший. Женька могла поклясться, что минуту назад в синем шатре никого не было, но теперь оттуда показались двое мужчин, они вели под руки согнутого старца, одетого в светлую тогу, от щиколоток до шеи исписанную мелким непонятным шрифтом. Казалось, будто старец завернут в газету.

– Он приветствует вас, поклонитесь, – пробормотала в ухо одна из женщин. Когда Женька поклонилась, вторая женщина что-то быстро сделала сзади. На мгновение спина ощутила прикосновение холодного металла. Женечка не понимала, что произошло, пока не заметила свалившиеся с плеч половинки платья. На ней до пояса разрезали одежду!

Гонг ревел переливчатым басом, вино гудело в голове, сто человек в зале повторяли простой тягучий мотив. Женька вяло попыталась прикрыться, но ее крепко схватили за руки, и подняли руки над головой. Старец, завернутый в чужие буквы, очутился совсем рядом. От него пахло терпкой сушеной травой, глаза его казались черными полыньями, а буквы на его одежде не стояли на месте, они ползли, как жуки, или как черви, они складывались в слова и рассыпались. Кажется, старец что-то ей говорил, шевелил сухими белыми губами.

А потом в его руке появилось длинное, острое.

Перо, догадалась Женечка, и начала вырываться с новой силой, потому что эта штуковина вовсе не походила ни на какое перо.

– Вы его найдете и отдадите ему то, что он хочет. Храм посылал Вестников на грязную Землю-прародительницу, наши молитвы были услышаны. Вы позволите врагу взять то, что он желает…

Женщины сдавили ее с боков, заломили локоть за голову. Молодой мужчина опустился на колено, в ладонях он держал чернильницу. Ее чернильницу, отобранную у подлой Наташи! Кажется, со шкатулкой что-то происходило, верхняя часть вращалась, но точно рассмотреть мешало горячее веселое вино.

Гонг гремел неистово, люди отбивали ритм ногами, хлопали в ладоши. По потолку метались алые сполохи. Старец занес перо, как нож для удара, но не ударил, а кольнул едва заметно. Кольнул точно, прямо в пятнышко, которое еще в больнице так хотела рассмотреть Ольга. В некрасивое расплывчатое пятно, которое врачи отказывались называть родинкой. Называли пигментным, или как-то еще, но Вожатая теперь точно знала.

Это была метка. Она родилась с меткой в форме руны Кеназ.

Молодой мужчина подставил чернильницу. Поднес ее к самому боку, почти прижал под мышкой. Сквозь винный туман, звон гонга и пение Женечка поймала короткую мысль – они хотят, чтобы кровь накапала в чернильницу, глупость какая-то. Неужели это и есть Алый Ритуал, ради которого рисковала Вестник? Но уже спустя минуту Вожатая ощутила зуд.

– Свиток, свиток… – ей показалось, или участники мистерии вместо песни повторяли это странное слово?

Женщины все так же крепко держали ее. Почесаться не было никакой возможности, а старец стоял лицом к лицу, закатив глаза, взмахивал бородой и молился, а парень все торчал сбоку с открытой чернильницей. Чернильница стала похожа на цветок, на распускавшуюся розу, ее грани сместились, сложно сдвинувшись, приняв форму лепестков.

– Свиток, свиток! – голоса сливались, от песни осталось одно слово.

У Женьки теперь чесались бока, нестерпимо зудела спина, и плечи, и шея, а живот словно кусали сотни блох. Она устала вырываться, и вдруг увидела свое отражение в стеклянном колпаке, над колдовским очагом.

Вино точно перестало действовать. Стало ясно, что кровь вовсе не капает в чернильницу, а совсем наоборот. Женька увидела, что с ней сделали, и закричала.