— Чумак, тебе, как другу, сына поручаю. Дед, сам знаешь, небога.

— Не сумнись, родной, убережем! А только хотел я…

— Што, договаривай!

— Христом-богом прошу тебя, Савушка, — с тоскливой мольбой заговорил Чумак, — позволь все эти дела другому перепоручить. Для таких дел прямая надобна голова, а у меня, сам знаешь, мозги што баранка. Скудоумен я. Вот только силушкой господь не обидел. Напутаю, боюсь. А я другое хочу… Завтра ночью, — понизил голос Чумак, — соберу ребят, сюда придем, караульного снимем, замок собьем и ослобоним тебя. А там в тайгу иль в степь к ордынцам. Ладно ли?

— Не смей! — прилетело властное из-за решетки. — Тебе мое дело передаю. Других не знаю, не верю. А обо мне не тревожьтесь, потому день проживу, не боле, чую. Изломали всего меня на дыбе, кровью изошел…

— Душегубы! — яростно рванул решетку Чумак.

— Седни ж утром с батькой договорись, — продолжал Савва, — а затем немедля на Шайтанку скачи. Такой мой приказ тебе, и перемены ему не будет. Вот еще што, чуть не запамятовал: на Шайтан-завод поскачешь — на дорогу не выезжай, драгуны перехватят. Тайгой, горами скачи. Лошадь не жалей, на заимках подменят, коль скажешь, куда спешишь…

— Стой, нечистый! — гаркнул над самым ухом Чумака караульный. — Вон какие у вас сговоры!..

— Чумак! — молящим воплем рванулось из окна заплечной. — Беги! Помни — дело наше великое! Беги!..

— Стой!.. Стой, лешман!.. Пальну счас!..

— Ты стой, присяжная душа! Хошь одним выстрелом двух зайцев подбить? Вре-ошь! Не тронь курок, худо будет!..

— Отпусти мушкет, сволочь!

— Беги, Чумак, — молил из окна Савва и, гремя цепями, в забытьи рвал переплеты решетки.

— Пусти курок, бритое рыло!

— Врешь, варнак!.. Караул, ко мне. На помо-ощь!

— Заткни хайло!..

Грохнул выстрел. Пороховая вспышка осветила на миг два свившихся в клубок тела у подножия башни и бледное лицо в окне заплечной.

— Палишь?.. Так вот те на закуску!..

Послышался отрывистый вздох человека, наносящего удар, затем хриплое клокотанье. И сразу стало тихо и темно…

…Из-за башни на бешеном беге вывернулся Маягыз, споткнулся обо что-то большое и тяжелое и полетел, скребя землю носом. Мотая ушибленной, гудящей головой, поднялся на колени, пошарил вокруг себя рукой, нащупал пуговицы солдатского мундира. Руки башкира поползли дальше, к голове, и вдруг замерли. В горле караульного торчал широкий медвежий кинжал. Маягыз стряхнул с руки теплую липкую кровь, молча вскочил, подбежал к двери заплечной, сорвал замок, торопливо высек огонь. Первое, что бросилось в глаза, — погнутые прутья решетки. Перевел взгляд ниже. На полу катался в предсмертной икоте Савва. Маягыз опустился на гнилую солому и завыл: