— Отвяжись, поганец! Матерь богородица, каждый рад на тот свет отправить. Не люди — звери!

— Бачка, — хмуро сказал Маягыз, — куда Савку деть?

— Как куда? А где же он? Разве не в заплечной? — испугался Хрисанф.

— Там, бачка, только Савка помер. Как сандат палил, Савка сильно тамыру кричал: «Беги, беги!» Потом сильно пугался Савка. Я пришел — он помер. Куда его деть, бачка?

— Царство небесное новопреставленному рабу грешному, — сняв шапку, истово перекрестился Хрисанф. — В пруд брось рыбам на харч. Порядку не знаешь? Да смыги не снимай, а то… выплывет еще.

Говорил одно, а в голове другое сидело гвоздем: «Кто к Савке лез? Из своих, заводских, иль из двоеданов кто? Неужель у него и на заводе единомышленники есть? Тогда беда неминучая!..»

Как только Маягыз, заперев двери заплечной клети, отправился в господский дом получать пожалованную порцию травника, к Сторожевой башне подошли караульный солдат и профос, исполнявший сегодня и обязанности разводящего.

— Смотри, Петруха, в оба — не в один! — предупредил профос. — Не задремли, паси тебя бог. Сам нагрянет — шелепов отведаешь.

— Знаю, Акимыч, — ответил солдат, — не впервой, чай.

Когда профос ушел, караульный, осмотрев кремни мушкета, присел на камешек под окном заплечной. Но вскоре ему стало скучно. Вспомнились свободные от наряда товарищи, которые сейчас угощаются в кабаке заводского села крепким полугаром. Плюнул от злости, закурил солдатскую носогрейку. Повеселил было вернувшийся пьяным Маягыз, да ненадолго. Наоборот, еще хуже стало. Башкиру спьяну взгрустнулось по родным степям, и затянул он песню. Монотонная, как вьюга, и тоскливая, как волчий вой, песня эта нагнала на караульного такую жуть, что его замутило. Замахнулся на башкира прикладом:

— Чего развылся тут, кат треклятый! Иди отседа прочь!

Маягыз обиделся и ушел. Но веселее от этого караульному не стало. Чтобы развлечься, стал смотреть на освещенное окно господского дома. Там, в светлом просвете, с точностью маятника мелькала темная тень.

— Сам, не иначе! — прошептал с затаенным страхом караульный. — Ночами навылет не спит. Ох, муторно ему теперя. Кто идет? Стой! — вдруг закричал он излишне громким с перепугу голосом.

От стены башни отделилась темная тень и двинулась к караульному. Послышался молящий голос:

— Служивый, я только харч колоднику передать. Ведь с голоду сдохнет.

— Отойди, не велено! — сурово прикрикнул оправившийся от испуга солдат.

— Родненький, да ведь есть и на тебе хрест, я только…

— Уйди, а не то пырну штыком! По уставу никого не велено подпускать.

— Пыряй, скобленое рыло! — злобно донеслось из темноты. — Што ты мне своим уставом в нос тычешь, вшивая команда! А полагается по уставу человека в кайдалах держать да допрос с пристрастием чинить? Ну? Полагается? Коль виновен, в губернию шли, а здесь…

— Я те счас дам перцу! — рассвирепел караульный, замахиваясь штыком.