Книги

Светлые века. Путешествие в мир средневековой науки

22
18
20
22
24
26
28
30

Наша обитель теснится на голом утесе, со всех сторон окруженном морем, за исключением единственного прохода, прорезанного в скале, где и повозка пройдет с трудом… Дни и ночи напролет ярятся волны, настойчиво вгрызаясь в камень и подтачивая основание нависающей над водой скалы… С моря приходят густые сумрачные туманы, подобные черному дыму из пещеры Вулкана. От них мутнеет взгляд, грубеет голос и сжимается горло, а воздух, стесненный в груди, не может входить и выходить свободно…

Весна с ее цветами чужда этому месту, летнее тепло изгнано, и только северный ветер и его товарищи пребывают тут вечно, как если бы повелитель [ветров] Эол объявил эту землю своей столицей и принялся изводить страну смертельным холодом и сковывать снежными оковами. Злой северный ветер гонит волны: они кипят и грохочут… они мечут горькую пену, которая, взбитая ветром, проникает в наши дома и оседает на замок клочьями, похожими на куски пемзы».

К местным жителям он испытывал нечто среднее между сочувствием и брезгливостью:

«Величайшая печаль видеть бедствия попавших в кораблекрушение моряков: их суда разбиты, мачты шатаются, и они болтаются между рифами и скалами, не имея ни единого гвоздя, чтобы укрепить доски. Моряки, чьи руки и ноги онемели от холода, камнем идут ко дну в жестоких водах, и никакая человеческая сила не может спасти их от смерти: как сказал один поэт, "если мой корабль разобьется о скалы, мне останется лишь прошептать [Господи Боже, смилуйся над нами]". Так и все, что нам остается, – лишь наблюдать за этими бедствиями полными слез глазами.

Пения горлиц в наших местах не услышишь. Соловей и не подумает нас навестить: на голых ветвях не найдет он подходящего места для своих рулад, да и ветер недостаточно легок, чтобы птичье горлышко могло испускать гармоничные трели… на камнях гнездятся только серые птицы, которые жадно расклевывают тела утопленников. Их грубые, пугающие крики – зловещее пророчество будущих штормов…

Мужчины, живущие на побережье, похожи на мавров, а женщины – на эфиопок, девицы чумазы, а парни смуглы, как евреи… Они едят морские водоросли, которые чернее чернил. Эта трава, произрастающая на камнях, не отличается ни приятным вкусом, ни запахом, она скорее раздражает, чем питает желудок… Женщины этой земли используют ее в качестве ароматической травки, и оттого сами они становятся такого же цвета, как и это растение.

Фруктовые деревья здесь низкорослы и не осмеливаются раскинуть ветки, потому что море обрывает и губит их цветы и листья… Плодов они почти не дают. Сладкое красное яблоко увидишь не чаще, чем – мог бы воскликнуть поэт – "черного лебедя". Если же, вопреки всем ожиданиям, плоды и завяжутся, то вырастут они сухими и сморщенными, безо всякого вкуса и запаха. От их невозможной горечи только зубы сводит.

Опасайся, мой драгоценный брат, попасть в это место, лишенное всякого комфорта, утешения и радости»[337].

Предающийся унынию автор письма похвалил только две вещи: красоту недавно расширенной церкви и изобилие рыбы. Но и тут нашел он повод для жалобы, заметив, что монахам надоедает есть одну и ту же пищу каждый день. (Поэтому две королевы, которые одна за другой останавливались в Тайнмутском монастыре в начале XIV века, не особо радовались, когда их мужья – сначала Эдуард I, а за ним и Эдуард II – заботливо посылали им в подарок рыбу. Роскошные щуки, лещи, угри и осетры вряд ли были приняты с той признательностью, на которую дарители рассчитывали.)[338]

Конечно, были монахи, приезжавшие в Тайнмут как раз ради трудностей. Если жизнь на ветреном утесе казалась им недостаточно суровой, то приорат мог предложить им прибрежные скиты, где братья были вольны подвергать себя дальнейшим испытаниям. В частности, остров Коке, расположенный в 20 милях вверх по побережью, давал великолепную возможность подражать жизни апостолов. Но жили в Тайнмуте и братья, которые превыше всего ценили гибкие правила обители, оставлявшие им больше свободы, чем те, что действовали в Сент-Олбансе. Аббат головного монастыря, представитель следующего за Джоном Вествиком поколения, однажды с тревогой узнал, что монахи превратили Тайнмутскую церковь в театр. Возмущенный, он запретил им устраивать для местных мирян представления в ознаменование праздника святого Кутберта[339].

То немногое, что известно нам о жизни Вествика в Тайнмуте, позволяет предположить: такая свобода была ему только на руку. Книг в монастырской библиотеке насчитывалось едва ли с дюжину – никакого сравнения с библиотекой Сент-Олбанса, – но Джон определенно нашел им применение. В одну из них – в список труда Беды «Церковная история народа англов», который был переплетен с еще несколькими, более краткими историями церкви, он вписал свое имя. Манускрипт открывается перечислением епископов Линдисфарна, написанным аккуратным шрифтом XII века (рис. 5.6). Сразу под ним, посредине первой страницы, Джон синими чернилами попробовал написать пару слов в старом стиле. Смелая, крупная заглавная «T» начинает фразу на латыни: "Trine de[us] da ne dicar tua gr[ati]a vane Joh[ann]es de Westwyk" («Триединый Боже, смилуйся надо мною: пусть не говорят обо мне лжи. Иоанн из Уэствика»). Имитация шрифта, который был в ходу 250 лет назад, поначалу удавалась ему неплохо, но к концу строчки Джон вернулся к своему обычному почерку, и его имя «Johannes de Westwyk» (Иоанн из Уэствика) вполне узнаваемо. Этой написанной ради развлечения и в то же время исполненной мольбы фразой Джон дает нам понять, что стал – или подозревал, что станет, – жертвой некой несправедливости[340].

Рис. 5.6. Первая страница рукописи из Тайнмута. Крупная заглавная «T» стоит в начале фразы "Trine de[us] da ne dicar tua gr[ati]a vane Joh[ann]es de Westwyk" («Триединый Боже, смилуйся надо мною: пусть не говорят обо мне лжи. Иоанн из Уэствика».) Видно, что это попытка подражать стилю письма, принятому в XII веке. В верхнем правом углу недостает части пергамента, соответствующей буквице, с которой начинался текст на другой стороне

Ветреный климат Северного моря, на который так сетовала братия, не особо препятствовал научным занятиям. Астрономические расчеты не всегда требуют наблюдений звезд. Но если монахи Тайнмута намеревались составить прогноз на ближайшую ясную ночь и не считали хрипло клекочущих серых чаек достаточно надежными авгурами или если они хотели узнать, когда резкий ветер в очередной раз поднимет морскую пену, на помощь им приходила наука о небесах. Астрономия, как и ее сестра астрология, умела предсказывать погоду. Для составления таких прогнозов были весьма полезны таблицы, которые Джон Вествик так тщательно пересчитывал и переписывал.

Предсказание погоды – древняя наука. Джон Вествик, как мы уже знаем из второй главы, еще в детстве был знаком с зачатками метеорологии, зарифмованными в деревенских стишках. Земледельцы подстраивались к климатическим циклам и определяли время таких сезонных занятий, как пахота и сбор урожая, ориентируясь на длительность светового дня и появление на небе определенных звезд. Весьма полезны были и народные приметы. Бытовало, например, убеждение, что красный закат предсказывает прекрасную погоду на завтра. Монахам Сент-Олбанса эта примета была известна как минимум из Евангелия от Матфея, где сам Иисус цитирует ее как пример прописной истины. Могли они наткнуться на нее и в «Естественной истории» Плиния, написанной примерно в то же время, в конце I века. Первые 19 книг этого 37-томного памятника римской натуральной философии в монастырской библиотеке имелись. В 18-й книге следом за описанием природы и особенностей выращивания самых разнообразных растений Плиний перечисляет приметы, предсказывающие ту или иную погоду на основе наблюдений за Солнцем, Луной, облаками, животными и растениями[341].

Но средневековые астрономы претендовали на большее. Темные облака на востоке могли, как писал Плиний, грозить дождем, но истинные причины изменчивости стихий лежали глубже. Аристотель, пытаясь объяснить постоянные изменения в природе, искал их причину в небесах, потому что только круговорот небес был так же постоянен. В начале своей «Метеорологии» он принимает за аксиому, что первопричиной изменений в природе являются перемены в состоянии небес. Нет сомнений, пишет он, что именно круговращение Солнца дает начало жизни на Земле. В другом месте он предполагает, что менструации у женщин, хоть и не идеально регулярные, следуют за фазами Луны. Птолемей, в свою очередь, заметил, что Луна управляет приливами[342]. На основе таких фактов сформировалось общепризнанное представление о том, что события земные отражают события небесные, реагируя на движение звезд и планет. Но как именно звезды влияют на Землю, еще предстояло выяснить, и вопрос, насколько глубоко разум человека способен постичь и насколько точно предсказать их воздействие, порождал неумолчные споры.

За решение этих вопросов взялась астрология. Из смутного ощущения, что небо каким-то образом влияет на жизнь человека, выросла мудреная наука предсказаний. Сегодня мы считаем ее псевдонаукой, но высокие интеллектуалы прилежно изучали астрологию на протяжении всего Средневековья и вплоть до начала Нового времени. Теории и критерии ее постоянно обновлялись и уточнялись, но основополагающие принципы не менялись с тех пор, как Птолемей изложил их в своем «Четверокнижии». Этот труд, посвященный астрономическим прогнозам, был известен средневековым астрономам под латинским названием «Квадрипартитум». Птолемей писал его как приложение к «Альмагесту», поскольку астрология считалась младшей сестрой астрономии. Он изначально признавал ее менее самостоятельной и советовал ученым «никогда не проводить параллель между эмпирикой этого метода и надежностью первой, неизменной области знания», т. е. астрономии. Некоторые люди считают эту вторую науку бесполезной, заявлял он, только потому, что кое-какие самонадеянные хвастуны преувеличивают ее возможности. Однако добросовестные астрономы не должны воздерживаться от проведения такого исследования, которое находится в пределах возможного, когда совершенно очевидно, что причины большинства событий общего характера кроются в небесах[343].

Базовые принципы астрологии просты. Все планеты (в том числе, естественно, Солнце и Луна) имеют свои зоны влияния. Сатурн, например, холодная сухая планета, которая, кроме прочего, управляет земледелием и возрастным периодом, относящимся к старости. Горячий влажный Юпитер – планета благородства и урегулирования конфликтов, небесный покровитель судей и высшего духовенства. Причины земных перемен кроются в движении планет – поскольку, как говорил Аристотель, всякое изменение есть движение, но, чтобы проследить и предсказать такие перемены, следует наблюдать положение планет в нужный момент[344]. В некоторых положениях планеты обретают особую власть: прежде всего на меридиане, потому что в полдень Солнце стоит выше всего и светит ярче всего; но их влияние усиливается и в момент появления над горизонтом. Неподвижные звезды тоже обладают некоторой властью, но так как они перемещаются по одному и тому же маршруту, их влияние ощущается сильнее всего, когда рядом находится планета. Звезды способны усиливать и ослаблять ее воздействие. Планеты, сближаясь или встречаясь в небесах, также могут усилить или же отменить влияние друг друга.

Если вы умеете точно рассчитывать воздействие всех этих комплексных факторов, то можете предсказывать будущее. Когда безопаснее отправляться в путь? Где искать пропавшие ценности? Какая смерть мне уготована? Чтобы ответить на такие вопросы, астрологи выдумывали головоломные теории, и самой авторитетной из них была та, которую разработал в IX веке мусульманин Абу Машар, которого латиняне называли Альбумазаром. Объединив физику Аристотеля и принципы астрологии, сформулированные Птолемеем, с представлениями индийцев и персов – например, о необходимости изучать протяженные многотысячелетние временные циклы с целью отыскать повторяющиеся паттерны взаимного расположения планет на небе, – он создал целостную и убедительную синтетическую дисциплину. Астрология и все более точная астрономия, которая стала доступна ученым Латинской Европы в XII веке, составляли неотразимую по убедительности комбинацию. Между прочим, именно астрологические труды Абу Машара впервые познакомили латинян с натуральной философией Аристотеля[345]. Краткий перевод пространного сочинения Абу Машара, известный на Западе как «Цветы астрологии», во многом сформировал астрологию такой, какой ее знал Джон Вествик.

Текст Ричарда Уоллингфордского «Экзафренон [шеститомник] о предсказании погоды» наверняка входил в число работ, изученных Джоном Вествиком. Несмотря на заглавие, «Экзафренон» повествовал не только о прогнозах погоды. (Как это нередко случалось со средневековыми трактатами, заголовок ему вполне мог дать какой-нибудь живший позже переписчик или каталогизатор.) Примеры задач с решениями, приведенные в шестой и заключительной части трактата, безусловно, касались исключительно метеорологии; к тому же Ричард завершил свой труд избитой историей о Фалесе, греке, который продемонстрировал важность прикладной философии, предсказав невиданный урожай оливок. Фалес арендовал все масляные прессы в округе и тем нажил себе состояние. Остальная часть трактата тем не менее представляла собой теоретическое введение в процесс составления астрологического прогноза. Здесь, в отличие от большинства авторов астрологических трудов, Ричард дал волю своей страсти к точным вычислениям и привел четкие математические алгоритмы. Особое значение он придавал идее Абу Машара о Владыке года. Суть ее в том, что одна из планет, определенная на основании ее положения в момент весеннего равноденствия, когда Солнце переходит из знака Рыб в знак Овна, целый год будет сильнее всех прочих. Но что же это за планета? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо было разделить небосвод на так называемые дома. Планета, пребывающая в первом доме, скорее всего и окажется Владыкой года. Вот здесь как раз и находили свое применение таблицы восхождений, над которыми так упорно трудился Джон Вествик[346].