– Да-с! Около восьми вечера.

Илья Ионович ничего не ответил. Он тяжело упал в деревянное кресло, потер виски, окунул в чернильницу перо и, двигая во время письма губами, точно гримасничая, принялся составлять протокол допроса. Перо скрипело, плакало и от сильного нажима иногда рвало бумагу, но буквы постепенно отвоевывали у белого листа все новое пространство. Когда свободного места на странице почти не осталось, он закончил.

– Соблаговолите расписаться, – сухо проговорил следователь и положил лист перед Ароном Яковлевичем.

Мастер швейного дела пробежал глазами по строчкам и промямлил испуганно:

– Боже милостивый! Но я такого и не говорил…

– Что-с? – рявкнул коллежский советник и навис над закройщиком.

– Простите, сударь, но я не заявлял, что Пелагея Дмитриевна заранее сообщила мне, где и до которого часа госпожа Вяземская будет проводить спиритический сеанс шестого февраля. А в рассуждении взаимоотношений Фаины Мелентьевны и Пелагеи Дмитриевны я и словом не обмолвился о том, что они были неприязненные. Наоборот-с, тетя и племянница души друг в друге не чаяли.

– Да? А что ж тогда Вяземская «забыла» упомянуть любимую племянницу в завещании? – огрызнулся следователь.

– Мне это, господин следователь, неведомо. Я за других не в ответе-с, – робко выговорил портной.

– Ну вот что, голубчик, не хотите подписывать – не подписывайте. Мне торопиться некуда. У меня достаточно оснований задержать вас. Посидите пока с убийцами и насильниками, тюремной баланды отведаете, клопов покормите. Пройдет пара-тройка месяцев, – а может, и полгода! – глядишь, мы и разберемся во всем. Если не причастны – выпустим, а виновны – под суд пойдете.

Следователь вынул портфель с бронзовой монограммой на пряжке и, давая понять, что допрос окончен, открыл его.

– А если я подпишу, вы меня отпустите? – понурив голову, кротко спросил Шнеерзон.

– Вы что же это? Торговаться со мной вздумали? – повысил голос коллежский советник и, налившись багровой краской, стал похож на вареную свеклу.

Закройщик схватил перо и судорожно вывел подпись.

– А вот это совсем другой коленкор, милейший, – не скрывая радости, самодовольно провещал чиновник.

Шнеерзон замер, точно подсудимый, ожидающий приговора судьи. Он громко глотал слюну и с надеждой смотрел на следователя.

Илья Ионович медленно провел своими длинными пальцами по бакенбардам и, разглядывая потолок, вымолвил:

– Несомненно, вы сделали правильный шаг. Несомненно-с. Но поймите и меня: всего два часа назад в вашем столе обнаружили вещественные доказательства причастности к нападению на Анну Извозову. И отпустить вас сию минуту я не имею права. Однако в душе я верю, что вы честный и порядочный человек, но до тех пор, пока я не отыщу настоящего злодея, вам придется некоторое время провести в… тюрьме. Поверьте, Арон Яковлевич, это ненадолго.

– Как в тюрьме? Но вы же обещали-с?

Между тем следователь вынул из папки совсем другой, уже отпечатанный на машинке лист и выговорил сухим официальным тоном: