– Вы серьезно? – сдвинув на затылок котелок, недоверчиво проговорил Игнатьев.
– Вполне. Как только капкан захлопнется, я тут же дам вам знать.
– А как же я? – разочарованно осведомился Померанцев. – Неужто, патрон, вы обойдетесь без меня? Кстати, у меня еще остались ваши деньги. По-моему, пять рублей с медью, – будто оправдываясь, газетчик полез в карман.
– Нет-нет! Мне ничего не нужно. Оставьте себе. А что касается вашего участия в завершающем акте столь затянувшейся пьесы, то будет лучше, если его поимкой я займусь самолично. Не волнуйтесь, Аристарх Виссарионович, вы будете первым журналистом, который оповестит публику о поимке душегуба.
– Удачи вам, Клим Пантелеевич! – рассеянно выговорил репортер и протянул руку.
– Благодарю вас. Я бы не прочь обвенчаться с этой капризной госпожой и прожить в браке хотя бы пару дней, – ответив на рукопожатие, усмехнулся дипломат. – Честь имею, господа.
– Честь имею, – попрощался Игнатьев.
Дождавшись, когда статский советник скроется под аркой, сыщик покачал головой и сказал:
– Ох и фрукт этот ваш бывший присяжный поверенный! Набрался в своем Ставрополе фанаберий и теперь не общается с нами, а одними загадками разговаривает. Что они, эти провинциалы, все такие?..
Померанцев ничего не ответил, а лишь неуверенно пожал плечами.
– Ладно, – заключил полицейский, – подождем до завтра. Посмотрим, насколько его слова не расходятся с делом…
24
Допрос
По всему выходило, что Ардашев опоздал. Уже утром во вторник, 17 февраля, у Филиппова в кабинете раздался телефонный звонок. Неизвестный «доброжелатель» поведал, что закройщик ателье «Мадам Дюклэ» Арон Шнеерзон и есть преступник, напавший на модистку и прикончивший госпожу Вяземскую. По словам звонившего, вещественные доказательства первого злодеяния – пузырек с серной кислотой и пипетка – находятся в его раскройном столе. «А резцов у него – полным-полно. И каким именно он уродовал лицо несчастной модистке, спросите у душегуба сами», – закончил короткое сообщение аноним. Голос у звонившего был неестественный. «Не иначе как прикрыл трубку носовым платком», – заключил Филиппов. Именно так последнее время делали вымогатели, именовавшие себя, на революционный манер, экспроприаторами.
Не уведомляя следователя, действительный статский советник на пару с Игнатьевым и еще двумя агентами поспешил в упомянутый швейный салон. Шнеерзон в этот момент обслуживал клиентку в примерочной комнате. К тому времени, когда он показался, из его стола уже извлекли все те предметы, о которых упоминал звонивший. Закройщик так ничего толком и не сумел объяснить. Когда он понял, в чем его обвиняют, он начал стучать зубами, будто швейной машинкой, и принялся лепетать что-то о своей невиновности, об алиби и свидетелях. Подозреваемого тут же препроводили в следственную камеру.
Примерно через час судебный следователь уже вел допрос. Испуганный портной не производил впечатления холодного и рассудительного убийцы. Он настаивал на своей полной невиновности и в доказательство приводил все те же доводы, которые рассказывал сыщикам еще во время первого опроса, состоявшегося после нападения на Анну Извозову. Мол, в тот вечер он был в «Мираже» (синематографе на Офицерской) и смотрел «Гибель Титаника». Во время сеанса у киномеханика трижды рвалась пленка, и потому в зале включали свет. После основной фильмы показывали видовую картину «Африка». Он помнил все в деталях и подробно рассказывал, что кадры были раскрашены в разные цвета: небо – в синий, пальмы – в зеленый, а закат – в красный. У Шнеерзона сохранился и билет. По указанию следователя сыщики тогда проверили полученные сведения, и они подтвердились. От улицы Офицерской до дома на Болотной, где проживала модистка, – путь неблизкий, и представить, что ему удалось покинуть кинематограф, нанять извозчика или даже таксомотор, напасть на белошвейку, а потом вернуться и досмотреть картину – было нереально. Два капельдинера тогда подтвердили, что во время указанного в билете сеанса ни один мужчина из залы не выходил. Они упомянули только даму с ребенком, которая водила малышку в ретирадник, расположенный во внутреннем дворе.
Судебный следователь – Илья Ионович Браз – вполне отдавал себе отчет, что раскрытие этого дела позволит ему получить статского советника раньше положенного срока. «В пятьдесят лет каждый чиновник обязан иметь статского. Это только неудачники, глупцы и бездельники успокаивают себя мыслью, что все не от них зависит», – потирая лоб, мечтал он о ближайшем будущем, одновременно размышляя, как вывести на чистую воду этого выкреста.
– Положим, я вам верю, – стряхивая с мундира перхоть, выговорил Браз. – Но возникает второй вопрос, откуда в вашем столе оказались известные вам предметы?
– Не иначе как подбросили-с. Другого объяснения и быть не может, – лопотал Шнеерзон.
– Хорошо. Допустим. Но кто мог это сделать?