На пристани не раз, глаза с тоской прилежной

В узоры волн колеблемых вперив,

Следил я, как вставал торжественный прилив,

Как облака неслись – вперед и мимо, мимо…

Наверно, это было дико в эти минуты. Как Бах в Винстриме. Как тлеющая в стакане мартини сигарета. Это было немыслимо. Они не находили линию поведения, адекватную этой ситуации. Потому просто стояли и молчали. Я улыбнулась, отталкиваясь от стола и направляясь к ним.

Глубокой колеей, со стоном, визгом, громом,

Телега тянется – в веках намечен путь, -

Все было в тех речах безжалостно-знакомым,

И в смене скучных слов не изменялась суть.

В искусстве важен искус строгий.

Прерви души мертвящий плен

И выйди пламенной дорогой

К потоку вечных перемен.

Облокотившись о борт сцены, я подняла голову к замершим позади. Я могла читать «Трех поросят». Я могла считать до ста. Но рифмованные строки помогали.

Твоя душа – то ключ бездонный.

Не замыкай истомных уст.

Едва ты встанешь, утоленный,

Как станет мир – и сух и пуст.

Голос возносился и опускался, вибрировал и затихал. Кажется, я могла бы увидеть эти нити, эти щупальца, расползающиеся от меня по залу. Я же читала:

Так сделай жизнь единой дрожью,