Выйдя из ванны, я обнаружила хмурый затылок. Впервые за полгода наших отношений я чувствовала его обиду, обвинение и давление.
Снилась деревня. Снился лес, полный грибов. С запруженными оврагами, папоротником и крупными, словно в Лукоморье, деревьями и корнями. Когда из-за пригнутого ливневым дождем к земле куста волчьей ягоды вышел волк, я напряглась. Во сне… понимая, что это сон. Волк бы слишком светлым. Он был седым. Из длинной пасти свисал чистый розовый язык. Глаза приглашали в гости. Я ступила ему на встречу и из-за его спины на меня покатилась куча щенков. Я смеялась, чувствуя пушистый, где-то влажный мех на своих лодыжках. Потом они начали кусать. Сначала не больно. Потом все сильнее и сильнее. Я сжала зубы и зарычала, просыпаясь. Снова свело ноги.
Я села и с тихим стоном ухватилась за ступни. Тянула на себя, надеясь, что не разбужу Марка своим скулежом. Боль, будто тебе в кости впивается десяток крохотных челюстей, унималась крайне медленно.
– Свело? – обернулся Марк и зашарил по стене.
– Не включай. Сейчас пройдет…
Когда отпустило, начала вращать ступнями.
– Ложись, – переполз он ко мне в ноги.
– Не надо, спи. Уже все.
– Хорошо, что все, – ответил, беря правую ступню в ладони.
Я прикрыла глаза. С минуту он мял одну ногу молча.
– Мои предки знают, что мы полгода живем вместе. Хотят познакомиться, – проговорил быстро, словно решившись, наконец.
– Кажется, у нас не те отношения, чтобы знакомиться с предками.
– Ты считаешь? – он усмехнулся, растирая ступню. – Какие же у нас отношения, на твой взгляд?
Я молчала.
– Мы живем вместе. Мы спим вместе. Какое-то хозяйство, и то вместе. Нам хорошо вместе. Если, конечно, ты не искусная симулянтка. Мы даже не ссоримся.
– Потому что нас больше ничего не связывает. Мы только живем, едим и спим вместе.
– Хорошо, что должно быть еще? Что нужно, чтобы ты считала наше сожительство – отношениями?
– Чувства, общие интересы, – ответила я. – Никто и не знает, что я живу у тебя.
– Ты права, – он сменил ступню, – я так и скажу. Они поймут.
– Зачем говорить это родителям?