Они подходили, а страха уже не было. Самое страшное, что могло случиться – произошло. Я убила человека. Все остальное – ерунда. Когда кольцо сомкнулось, я прикрыла веки. Не произнося ни звука, я приказала: спать двое суток.

Беззвучно. Спокойно. Слушая пульс в висках и гудение десятка сбитых дыханий.

Лето я провела в деревне за двести километров от Самары. Никакая жара не могла заставить меня раздеться. Никакой повод – накраситься. Мне нужно было помнить. Мне нужен был маяк, неумолимо светящий в глаза. Постоянное напоминание о том, что нельзя. И я не придумала ничего проще и надежнее, чем перманентная, не опасная, контролируемая боль. Напоминание о том, что нельзя. Никогда. Ни при каких условиях. Даже когда тяжело. Даже когда очень хочется. Даже когда это мелочь. Даже когда никому не будет плохо. Нельзя!

О чем я думала в то лето? Вычеркнула ли хоть один пункт из плана?

Это были самые долгие и самые тяжелые месяцы в моей жизни. Я пыталась смирить в себе необходимость быть желанной для максимального количества окружающих.

После внимания последних школьных лет казалось, что я разваливаюсь. Это все равно, что переехать из родного дома в институтское общежитие. Перейти от полноценного меню на овсянку. Сковать себя наручниками, залезть в клетку и выкинуть ключи. Сдерживать себя было сродни сдерживанию мочи после двух бутылок пива. Причем, при цистите… Это было невыносимо. Это было больно. Это было опасно. Это сводило с ума. Это практически убивало.

Я превратилась в севшую аккумуляторную батарейку.

Батарейку, в поле зрения которой ошивались десятки зарядных устройств и розеток.

Батарейку, отчаянно необходимую мне самой для плеера, для фонарика, для пульта от телевизора…

Мне нужно было поглощать, накапливать, тратить. Я ржавела. Я рассыпалась. Я плесневела и гнила. Я больше себя не любила… И я больше не была чертовски соблазнительна. Это было слишком опасно. Для всех.

О чем я думала в то лето? Вычеркнула ли хоть один пункт из плана?

Я думала о том, что перманентное состояние гастрита – лучший выбор.

Я не вычеркнула из плана ни единого пункта. Я забыла о нем. Целиком.

В первые месяцы учебы в институте я мысленно жмурилась, чувствуя их внимание. Это как плетка для мазохиста. Это как первый шаг за ворота тюрьмы. Ты можешь получить желаемое и ты, вроде, свободен. Но на самом деле все совсем не так.

Я не могла спрятаться от них. Это было выше моих сил. Моя натура работала на подсознательном уровне. Я могла лишь одергивать себя. Через несколько месяцев я пресекла все внимание. Тогда же я, наконец, довела себя до желанного гастрита. Все было просто.

Если об этом – не думать.

7.

Лешка ждал меня в коридоре напротив аудитории. Он сидел на подоконнике и делал вид, что читает лекции. Я вышла второй. Я всегда сдавала зачеты в числе первых. Всегда на отлично. Не потому что влияла на преподов. Я зубрила и учила. Я знала на отлично все, что меня могли спросить.

– Привет, – он поднялся, опуская тетрадь. Я замерла у двери, сжимая и разжимая правый кулак, будто собиралась ему врезать. Когда Лешка покрыл разделявшие нас три метра и наклонился, отвернула лицо. – Лида, что случилось?

– Забудь о том, что было вчера.