хорошо

и что такое

плохо?-

Спрашивало с экрана. Открыв Word, я закрылась от вопроса и приступила к работе.

Вздрогнув от звука его голоса, я обернулась.

– Что?

– Есть будешь? – повторил он.

– Да, – кивнула я прежде, чем подумала «нет». Когда я ела нормальную еду? Когда я вообще ела что-то, кроме настоявшегося в кипятке геркулеса?

– Помоги, – попросил он и скрылся.

Я сохранила файл и прошла на кухню.

– Подержи дуршлаг.

Засунув ладонь в кусок асфальта с сочной зеленой травкой в трещине, Урод взял кастрюльку и откинул вермишель. Я засмеялась, глядя на застрявшую в асфальте ладонь. Подняв взгляд, он тоже слегка улыбнулся.

– Сядь, калека, – сказала я. – Здесь?

Положив ладонь на серебристую поверхность навесного шкафа, я дождалась кивка. Достав вилки, Урод сел. Только наложив нам обедо-ужин и сев за стол, я впервые попыталась вспомнить, как его зовут. Попыталась и не смогла.

Мы обедали на асфальтовой обочине. Точнее, на обочине стояла сахарница и заварной чайник. В углу под ним валялся нарисованный окурок. Мы же ели на проезжей части. На сгибе справа шла разделительная полоса. Не сплошная…

Очень странное ощущение посещало при мысли, что ты поглощаешь еду на асфальте рядом с чьим-то окурком. Я и так чувствовала себя последней дрянью. Сейчас же самооценка скатывалась под плинтус. Как же его зовут-то?

– Я могу еще посидеть? – спросила я, моя посуду.

– Сколько хочешь.

Выключив воду, я услышала шум телевизора. Поглубже вдохнула и пошла за комп.

8.