— Да, бог мой, что ж тут гадать? Вы же меня знаете, Павел Захарович, всегда мы с вами ладили, а теперь-то что?..
Притыкин протяжно вздохнул, распрямил спину, аккуратно положил окурок в пепельницу.
— Ладно, уговорили. Дайте-ка клок бумаги.
— Вот это деловой разговор! — оживился Мотовилов и мигом достал из ящика стола лист бумаги и авторучку. — А что касается зарплаты, Павел Захарович, то, думаю, вы не будете обижены.
— Какая там еще обида… — буркнул Притыкин.
Мотовилов был доволен сверх меры, его постоянно озабоченное лицо даже как будто бы просветлело, а морщины на лбу разгладились. Он следил за неторопливыми движениями Притыкина с таким вниманием, словно боялся, что тот вдруг передумает. А Притыкин старательно вытер руки полой робы, взял авторучку, оглядел перо и, изловчившись, начал писать, сидя прямо и далеко отодвинув от себя лист. Мотовилов встал, прошелся по конторке, вглядываясь сквозь стекла в солнечно-пыльный цех, и тут ухо начальника уловило непривычную тишину. «И чего они стоят? Тю, дьявол! — все вдруг разом вспомнил он. — Там же этот Зуев копается, вот и заглохло все… Я же обещал минут через пятнадцать быть, а сейчас уже…» Он резко согнул руку в локте, глянул на часы с треснувшим стеклом и глазам своим не поверил: полчаса пролетело как минута.
— Вот, написал, — сказал Притыкин; как ученик, который любуется своим чисто и красиво выполненным заданием по письму, он наклонил голову в одну, потом в другую сторону и, видимо, оставшись довольным своим заявлением, встал и неожиданно заторопился: — Пойду, пойду, и так засиделся, а там работа стоит из-за меня…
— Так я все остальное улажу, Павел Захарович! — крикнул вдогонку слесарю Мотовилов.
— Ага, ага, все, все… — закивал головой Притыкин с порога, толкая дверь.
«Какой человек! Таких по пальцам сосчитаешь… — восхищенно подумал Мотовилов, по привычке пробегая глазами заявление. — И хорошо, и отлично… Теперь туда, а потом уж позвоню…» Он сунул заявление во внутренний карман пиджака, чуть ли не бегом выскочил из конторки и своим крупным шагом направился к вибростолу. В непривычной тиши цеха отчетливо звучали голоса и оклики рабочих, звонкие удары молота о железо, приглушенный шум работающих вентиляторов, и эта тишина действовала на Мотовилова раздражающе, потому что она не сулила ничего хорошего, кроме простоя агрегатов…
— Еще не наладили? — спросил Мотовилов, подходя к формовщикам.
Они сидели на поддоне и курили, сплевывая под ноги и пересмеиваясь. Один из них, тот самый детина со шрамом на щеке, зло усмехнулся:
— С этим гусем разве наладишь? Мы ему помогли вал поставить, а он шпонку потерял, ищет…
— Так, понятно.
Мотовилов шевельнул скулами, упрямо сжал губы, будто боясь, что непристойное ругательство вот-вот сорвется у него с языка, шагнул к вибростолу и ловко, как гимнаст, нырнул ногами вниз, под стальную громаду рамы, заляпанную свежим бетоном. Тут было темновато и остро пахло мокрым цементом, железом и жженой резиной.
— Зуев?!
— Ау!
— Что вы тут в темноте делаете?
— Шпонка, паскуда, куда-то залетела!
— Зуев, чтобы я не слышал от вас больше ругани! Понятно?