— Этого надо сходить послушать. — Притыкина обрадовало, что жена проявила такую расторопность.

— Переодевайся. Я сейчас поглажу твою белую рубашку.

— Ну, раз такая команда поступила, надо выполнять, — усмехнулся Притыкин и пошел в другую комнату.

Тут, за письменным столом, сидел сын-подросток с челкой на лбу и бормотал что-то. Переодеваясь, Притыкин заглянул через плечо сына в книгу.

— Зубришь?

— Не зубрю, а читаю.

— Ну-ка, дай глянуть, что ты там вычитал?

— Пап, да не мешай ты.

— Я гляну только. Чего ломаешься?

Притыкин взял из рук сына книгу стихов Лермонтова, полистал страницы, в одном месте вслух прочел:

— Гм, с души как бремя скатится, — повторил Притыкин, призадумавшись на миг. — Однако, как сказано метко… — Он отдал книжку сыну и строго спросил: — А уроки ты выучил?

— Давно уже.

— А Коля где?

— С ребятами в хоккей играет.

— Хоккеисты мне тоже… — проворчал Притыкин. — На катке уж лед пополам с грязью, а они туда же, за клюшки…

Притыкин подошел к жене, поглядел, как она ловко двигает утюгом по рубашке, потом сел в кресло и почему-то опять вспомнил: «С души как бремя скатится, сомненье далеко… А дальше-то как? Ага! — Верится и плачется, и так легко, легко…» Он вдруг подумал о сыновьях, они — близнецы, оба похожи на мать, а какие же они разные: вот этот, Алик, книгочий, стишки в школьную газету пишет, тихоня, а Коля — сорвиголова, бредит спортом, брошюрки про космос читает…

— Что призадумался? — спросила жена, мельком глянув на него.

Он хотел было сказать что-то о сыновьях, но сказал другое:

— Да вот, мать, новость у меня случилась небольшая…

При сыновьях он привык величать ее этим простым и таким большим словом — мать, и ей даже нравилось, что он так называет ее.