Я считаю обязательным заниматься спортом, иначе не будет в принципе хватать энергии для профессии и для всего остального. Каждое мое субботнее утро начинается с футбола.
У меня с ним простые чувства – я его люблю, а он меня нет. Сколько себя помню, играю в футбол, и когда-то в детстве я тренировался за команду «Фили». Но я не схожу с ума. Меня всегда удивляют люди, которые в моем возрасте вдруг придумывают себе великую спортивную биографию.
Это просто физкультура. Я семь раз в неделю хожу в спортзал и считаю это нормальным. Есть и другая физическая активность: или бег, или бассейн.
Для меня вообще это испытание, когда вот такие нагрузки, перегрузки… Ну, вот такая я, отставшая… Но я доверяю Володиному уму и чувству самосохранения. Но такой спорт для меня – это слишком. Я бы предпочла что-нибудь полегче чуть-чуть.
– Когда-то у меня были третий дан и черный пояс по карате. Но это не для того, чтобы бравировать. Пояс нужен, чтобы брюки не падали. Никого же не волнует цвет твоего пояса. Волнует, что ты из себя представляешь.
Но у меня, наверное, стремление к спорту заложено генетически. Мой папа был очень неплохой боксер, мастер спорта. Но меня всю жизнь интересовало больше карате, но не карате-карате, а Восток. Поэтому всегда то, чем я занимался, было смесью разных боевых искусств. Начиналось с традиционного карате, потом подключились разные направления, например, ушу – то, что в России называется кунг-фу.
Что касается того, как мы с семьей проводим время… У нас нет обязательных традиций, но есть очень простой закон. Любить надо. Надо очень любить, и все. Любовь должна быть между поколениями. Надо любить своих детей. Надо любить родителей. У меня есть какие-то воспоминания абсолютного счастья. Время перед Новым годом, вся большая семья в сборе: мама, ее сестра, дети сестры – мои двоюродные Наташа и Андрюша, ее муж, дядя Володя. Я совсем маленький. Бабушка и дедушка живые. Мы все вместе, и такое предновогоднее ощущение. А в маленькой комнатке – у нас была очень небольшая квартира – стоит торт и зреет. И вот этот сумасшедший запах от него! Такие воспоминания: ощущение предстоящего праздника, детское счастье и, конечно, красота моей мамы.
Я удивительно счастливая мама. Вообще, каждая женщина счастлива, когда она родила сына или дочь. Но когда твой сын становится тебе единомышленником и другом по жизни… Стал он знаменитым или не стал им, но ты можешь сказать ему все то, что волнует тебя в данный момент… И ты не боишься ему позвонить – вдруг он там где-то у больших людей на приеме. Ты знаешь, что где бы он ни был, он скажет: «Простите, пожалуйста, мама звонит», – и возьмет трубку.
– Благодаря маме я всегда понимал, что женщина – это Женщина. У нас в семье так было. У меня была потрясающая бабушка. И мой дед, который всю жизнь тяжелейшим образом работал, создал атмосферу фантастической семьи. При этом мужчина не должен быть подкаблучником. Я ни в коей мере не маменькин сын. Даже не близко. Я многое маме не рассказываю. Но для меня человек определяется по его отношению к родителям.
А своих супругов надо, наверное, уважать и терпеть. Не в плане, что зубы стиснул и терпишь, а чтобы прощать несовершенства, на какие-то вещи закрывать глаза, не пытаться всюду доказать свою правоту, какие-то ситуации просто отпускать. И никогда не скупиться.
Есть еще одно мое личное правило – получать удовольствие абсолютно от всего, что делаешь! Ну, представляешь, с утра просыпаешься и идешь заниматься тем, что ненавидишь. У тебя же только одна жизнь! У тебя другой жизни нет! И если бы я мог оглянуться назад и что-то себе сказать, это была бы только одна фраза в девяностые: «Не жри!»
Дмитрий Дюжев
Оглушительный успех актера Дмитрия Дюжева после роли бандита Космоса в культовом сериале «Бригада» совпал со страшным ударом в его судьбе. Один за одним ушли из жизни все его самые родные люди: любимая сестренка Настенька, потом отец, затем мама. В 24 года Дмитрий Дюжев остался на этом свете практически совсем один. Он тогда всерьез задумался о монашестве и даже сделал этот шаг – поехал в монастырь. Но потом все изменится, и монахом Дмитрий побудет только в кино. Его роль в фильме «Остров» стала действительно автобиографической. А в жизни он встретит ту, про кого журналисты будут говорить: «Женщина-загадка», а сам он будет называть ее святой. Сегодня именно в руках этой женщины его судьба, судьба Дмитрия Дюжева.
– Мои родители любили меня бесконечно, но били не задумываясь. Вот прямо то, что было на столе, что было под рукой, то в меня и летело. Потом мама говорила: «Слушай, ты так начал блоки ставить, что у меня уже руки болят тебя бить». Я никого ни в коем случае не осуждаю, прости Господи. Я говорю об опыте. На самом-то деле детство у меня было счастливое. Папа был актером астраханского ТЮЗа. Плюс в советское время была актерская биржа в Союзе театральных деятелей: папа приезжал в Москву «на биржу» и получал новое предложение от нового режиссера. Так мы разъезжали по городам и весям и были счастливы много-много лет. В ту пору папа дал совет, буквально приказал мне: «Димочка, ты понимаешь, нужно обязательно пытать свое счастье, использовать все возможности, которые тебе дает жизнь, в поиске своего счастья. Чтобы ты потом имел право говорить на сцене».
У меня на груди всегда папина цепочка. И эта цепочка довольно увесистая. Он мне ее подарил где-то в начале 90-х годов. Тогда криминал был примером для всех: и для жизни, и для подражания – для всего. И когда вор уходил в бега, ему дарили вот такую тяжелую цепочку, чтобы в трудное время ее можно было продать «на хлеб». И отец мне подарил: «Вот тебе такую золотую тяжелую цепь». Он ее сам носил много лет, а потом передал мне: «Ты уже повзрослел. Ты уже стал парень-то у меня сильный, крутой, и чтобы мальчишки на тебя тоже не просто смотрели, ты вот такую тоже цепь надевай потолще. Если что, тебе пригодится, ты ее всегда продашь, всегда хлебушек покушаешь». Как будто в каком-то смысле он этим подарком напророчил мне один из самых первых ярких образов – в фильме «Бригада».
От мамы я сейчас тоже ношу подарок – обручальное кольцо. Я учился в каком-то из средних классов школы, когда она его купила. Все тогда было дефицитом. Золото ненадолго выбрасывали где-то в ювелирных магазинах. Очередь выстраивалась, и вмиг магазин пустой. И, значит, выбросили обручальные кольца, мама купила и говорит: «Димочка, я уж не знаю, пальчики у тебя вырастут до такого размера или нет, я же брала на вырост, но взяла тебе обручальное двадцать второго размера. Хотела взять два, чтобы и для будущей супруги было колечко, но маленькие закончились».
Но потом все рассыпалось, разрушилось. Моей сестренке Насте поставили диагноз «рак» и сказали, что только в Москве смогут помочь. Родители приехали в Москву и уже в Онкологическом центре жили вместе с Настей. Папа спал на столе, мама на стульчике. На лечение требовались огромные деньги, отец взял их в долг, потом отдавал. А когда Насте исполнилось 12 лет, ее не стало.
Я узнал об этом не сразу. В тот момент уже учился в ГИТИСе в мастерской Марка Анатольевича Захарова, и нас отправили в Амстердам, в Голландию. Это был обмен театральными школами. В тот день я проснулся, взял велосипед и поехал по Амстердаму, увидел парикмахерский салон и – не знаю, что на меня нашло – зашел и попросил меня подстричь наголо: «Просто побрейте меня. Я не хочу жить с этими волосами». Моя душа, моя голова, она горела! Когда мы вернулись в Москву, в общежитии дежурная протянула мне записку и сказала: «Дима, вам срочно нужно позвонить». И в тот момент я узнал от родителей: «Димочка, скорей приезжай, Настеньки уже нет».
Своим двум сыновьям я про Настеньку не рассказываю. Дети же воспринимают мир именно таким, каким ты его описываешь. Они вырастут, выйдут в жизнь и потом узнают сами ее жестокость. Очень жалко, что мужчины не считают должным изучать правила воспитания детей. Каждый рубит, как его рубили в детстве.
После смерти Насти папа не успокаивался ни один день. Он плакал. Он выпивал. Папа гулял, пропадал. Он замерзал на кладбище, приходил окоченевший. Вообще они с мамой очень тяжело жили. Когда они остались вдвоем, я за них очень боялся, что они что-нибудь друг с другом сделают, потому что звонила мама и говорила: «Он меня убьет, Димочка, если что-то случится, я тебе это говорила». Потом звонил папа: «Димочка, не переживай, все хорошо». Но я чувствовал, что это не так. Потом мама уехала к своей маме, папа добивался ее там. Она сказала, что будет вызывать полицию, и так далее. Папа был очень тяжелый в тот момент. Он не слышал, что ему говорят, все время пребывал в своих мыслях, в своем понимании того, что произошло. Мама пыталась ему объяснить, что нужно продолжать как-то жить. Но он реагировал: «А тебе что, не жалко? А чего ты радуешься ходишь? У тебя дочери нет!» Это переходило в личные какие-то конфликты, выяснения, кто кого больше любит и кто вообще любил, не любил… Было несколько звонков от мамы, что все очень плохо, что идут угрозы и что «Димочка, я боюсь за свою жизнь, я к тебе скоро приеду».