Олена

Как неживая шла Олена домой. Не знала, как и дошли.

А в калитку вошла — хоть назад ворочайся. Опостылел дом. А среди двора жильцы сошлись, и поп Силантий с ними. Квасник Прошка рассказывал, какой кому приговор вышел.

Поп Силантий, как увидал Олену, хотел было в избу уйти, а потом ей навстречу пошел — подумал: «не до того ей теперь, верно и забыла, что я батькину грамоту в Приказ принес. А, може, Ондрейка ей про то и не сказывал, не при ней дело было».

Подошел поп Силантий и говорит:

— Горькая ты, Олена. Душой я по тебе скорблю. Не ведала сама, что за богоотступника замуж шла.

— Да что ты, батюшко! Да я и слухать такое не хочу! Не чародей вовсе мой Ондрейка. Наклепали на него злые люди.

— И то бывает, касатка. Господь, кого любит, того и наказует. Коли безвинно кровь прольет, отверзятся ему врата царствия небесного.

— Кровь прольет! Да не, не будет того! Свободили меня, так сыщу я правду. К Одоевскому боярину пойду. До боярыни добьюсь. Ноги ей целовать буду. Пущай перед государем боярин заступится.

— Христос с тобой, Олена. Да боярину Одоевскому самому из-за Ондрейки в государевой передней бояре допрос чинили. Истопник царский мне сказывал. Боярин-де сильно на Ондрейку кручинился. Знал бы я, молвил, своими бы руками горло ему перервал. Нет, болезная, к Одоевскому тебе ходу нет.

— Ну, так сама к государю пойду. Вот тотчас! Пойдет государь к вечерне, я на землю перед им кинусь и с места не встану, хоть что хошь, пока говорить не велит.

— Полно-ко ты, Олена. Аль не ведаешь, что государь ноне сильно скорбен. Царевичу Федору Алексеичу худо вновь стало. Ножки вовсе отнялись. По всем церквам ноне молебны служили о здравии. Государь в Архангельском соборе был. Плакал, сказывают. А к вечерне и не будет. У царевича безотлучно сидит. На дохтуров сильно гневен — пошто не вылечат. Не, про лекаря ему и поминать не стать. Хуже бы не было. Благодари господа, Олена, что голову отсечь Ондрейке указал государь — все не в огне гореть. На все воля божья Олена. Без воли его и волос не падет с головы человека.

— Да неужли так правды и не сыскать? Ох, мне горькой! — Олена заплакала. — Не виновен, ведь, Ондрейка-то. Ну, к патриарху коли так пойду.