Ванья.
Наверное, единственная, кому она не была безразлична. Единственная на всем свете.
— Вы не хотите хотя бы узнать, что именно ей известно?
Май-Бритт сглотнула, стараясь, чтобы голос звучал как обычно.
— А как? Она же написала, что не будет рассказывать об этом ни в письме, ни по телефону. А сюда ее вряд ли отпустят.
— Да, но вы могли бы съездить к ней.
Май-Бритт фыркнула. Это было исключено, и Эллинор прекрасно знает об этом и все равно предлагает. Лишь бы подчеркнуть зависимое положение Май-Бритт. Пришлось опереться о подоконник. Она чувствовала сильную усталость. Огромную усталость оттого, что просто заставляла себя дышать. В последнее время боль не отпускала, Май-Бритт к ней привыкла, признала ее своим естественным состоянием. Иногда ей даже казалось, что боль доставляет удовольствие, потому что прогоняет мысли, от которых становится еще больнее. И только изредка боль набирала такую мощь, что делалась невыносимой.
У Май-Бритт устали колени, она повернулась. Комок в горле сделался меньше, и она снова могла более или менее контролировать выражение собственного лица. Она подошла к креслу и опустилась в него, стараясь скрыть гримасу.
— Давно у вас там болит?
Сделав несколько шагов, Эллинор присела на диван. По дороге оставила письмо Ваньи на столе. Увидев это, Май-Бритт почувствовала, что ей хочется перечитать письмо, увидеть все слова собственными глазами. Откуда она узнала? Ванья не была ей врагом. Никогда не была. Она просто поступила так, как Май-Бритт ее просила. Прекратила писать. Не со зла — из участия.
Но откуда она узнала?
— Давно у вас там болит?
У нее не было больше сил лгать. У нее вообще ни на что не было сил. И защищать ей было нечего.
— Не знаю.
— Хотя бы примерно?
— Все происходило как-то постепенно. Сначала боль появлялась время от времени.
— А теперь вы чувствуете ее постоянно?
Май-Бритт предприняла последнюю отчаянную попытку защититься — не ответила. И тут же поняла, что теперь уже все равно.
— Скажите, Май-Бритт, теперь вы чувствуете ее постоянно?
Пять секунд. Май-Бритт кивнула.