Главный врач Лундваль взяла ее за плечи и помогла встать. Не убирая руку с плеча, довела ее до спальни. И Пернилла позволила себя увести, как будто она ребенок, который делает все, что ей говорят. Легла в постель. Главный врач Лундваль сняла одеяло с пустой половины двуспальной кровати и укрыла ее. Потом села на край кровати и начала гладить ее лоб. Мягкими, успокаивающими движениями, от которых ее дыхание стало более равномерным.
Она долго просидела на кровати. Красные цифры электронных часов сменяли друг друга, образуя новые комбинации. Пернилла спала глубоким сном. Главный врач Лундваль снова ушла в свой отпуск.
Осталась только Моника.
— Прости.
Напоминание.
— Прости меня, прости за то, что у меня не хватило мужества.
Она убрала прядь волос с ее лба.
— Я готова на все, что угодно, лишь бы он был жив.
Пернилла всхлипнула во сне, как будто вспомнив о том, как плакала. Монике хотелось все рассказать. Пусть Пернилла не слышит. Но ей нужно было признаться.
— Во всем виновата я. Это я его предала. Я оставила его там, хотя могла бы спасти. Прости меня, Пернилла, прости за то, что у меня не хватило мужества. Я готова сделать все, что угодно, все, что угодно, лишь бы вернуть тебе Лассе.
22
— Почему вы ничего не сказали?
После сцены в ванной прошло четыре дня, из службы социальной помощи никто не появлялся. И вот врывается Эллинор и обрушивает на нее этот вопрос, едва успев закрыть входную дверь. Ее слышно даже в подъезде на лестнице. Стоявшая у окна в гостиной Май-Бритт так удивилась собственной реакции, что не сразу поняла, о чем ее спрашивают.
Какой противный голос! Он мучил ее, словно изощренный пыточный инструмент, она страдала от этого нескончаемого потока слов — и тем не менее испытывала благодарность. Вернулась. Вернулась после всего, что случилось в последний раз.
Эллинор вернулась.
Май-Бритт застыла на месте. Растерялась от необычного ощущения, не помнила, как нужно вести себя в ситуации, когда испытываешь нечто такое, что в любой момент может превратиться в подобие радости.
Но обдумать это она не успела, потому что в следующую секунду в комнату с шумом вошла Эллинор, явно не рассчитывавшая на радостные приветственные вопли. Она была сердита. Очень. Сверлила взглядом Май-Бритт и даже на Сабу, вилявшую хвостом у нее под ногами, не обращала никакого внимания.
— У вас болит поясница! Там, куда вы кладете руку, да? Признавайтесь!
Вопрос оказался настольно неожиданным, что Май-Бритт мгновенно забыла о своей благодарности и по привычке вернулась в оборонительную позицию. Эллинор держала в руках сложенный лист бумаги. В линейку, из блокнота формата А4.
— А в чем дело?