— Да куда полудурку до этого додуматься? Его самого за жопу возьмут, едва хлебало раскроет.

— Пошли отсюда! Какое вам дело до меня? Что думал, то сказал. И вас не спросил. Не зря этих девок грамотные люди назвали вредителями. Значит, так и есть.

— Дурак! А у тебя картоха в подвале не гниет? Иль ни одна курица не дохла? Хотя откуда им в твоем дворе взяться? Век их не держал. Знай, пенек безголовый, даже у хороших хозяев, случается, скотина дохнет.

— Да что скотина? Люди помирают. Молодые… А тут за телят да за картоху девок наших упекли! А все он — полудурок!

— Чего тут вопите? — подошел бригадир, оглядев трактористов.

— За вчерашнее собрание воняют. Навроде я подбил всех голосовать супротив девок! — ответил Кешка.

— Сами мозгами просрались, зачем чужой башкой жить? Коль своего нет, теперь не базлайте! Идите к машинам. Выезжать пора, — сдвинул брови бригадир.

Весь день Кешка пахал поля, без перекуров и отдыха. Рядом с ним работали другие трактористы. И тоже, не заглушая машины, не останавливаясь.

Лишь к вечеру, когда двигатель перегрелся, решил перекусить, дать остыть трактору.

Полудурок сел в свежевспаханную борозду, достал из сумки хлеб, картошку, молоко. Приметил, что и другие трактористы передохнуть захотели. Подогнали машины к концу поля. Сбились в кучу. Кешку никто не позвал.

Полудурок, поев, вернулся к трактору. Но двигатель так раскалился, что заводить его было нельзя. Вздумал переждать немного. И, закрывшись в кабине, улегся на сиденье.

Проснулся оттого, что кто-то стучал в кабину настойчиво. Выглянул.

Маленький человечек барабанил хлыстом в стекло, звал Кешку.

— Я уж нехорошее подумал, — сказал он, когда Кешка вылез из трактора. И спросил: — Что в селе говорят о вчерашнем собрании?

— Разное несут, — вспомнилось мужику.

— Жалеют вредителей? Своих врагов?

— Оно не совсем так. Но все же и до меня туго доходит. Ведь вот и в своем подвале у каждого картоха хранится. И перебираем ее всякий раз. И отход имеется. Потому что не может весь урожай без урону до весны пролежать. Коль посчитать все, не меньше, чем в колхозе потерь будет. А разве мы сами себе враги? А вон у моего соседа, Мотана, в запрошлом лете бычок издох. Справная была скотина. Да натрескался капусты, какая от тли была протравлена, и околел. Разве Мотан того хотел? Иль его за это баба должна пришибить теперь?

— Общественное хозяйство — не частный сектор. За него особый спрос. Потому что на нем вся страна держится. Тебе о том на лекциях говорили не случайно. В своем дворе скотину держат без науки. И огороды у вас — по старинке обрабатываются. А эти двое, вчерашние, образование имели. Потому и спрос с них особый. Как со специалистов. Грамотных. Не имеющих права на ошибку.

— Так картохе иль телку диплом в нюх не всунешь. Коль народился слабым, едино пропадет, — артачился Кешка. И добавил: — Вот деревенские наши, видать, правду брешут, дите родится в семье, а выживает не всякое. Иное помирает. Хоть ты как за ним ходи. И чем больше за ним ходят, тем хилей растет. Иной по снегу босиком смальства бегает и ничего ему не делается. То все от природы. Людям этого не повернуть. Что дано, то будет…

— Неправильно рассуждаешь. Не по-нашему. Мы для того учим людей, тратим на них средства, чтобы они могли встать над природой силой знаний своих. Ведь вот пахали землю на конях. А теперь — на тракторе работаете. Разве можете сказать, что лошадь лучше машины? Что трактор не стоило выводить в поле?