Должность хранительницы Личного кошелька отошла к Абигайль, гардеробмейстера и камер-фрау стульчака – к герцогине Сомерсетской. Сара не могла перенести такого удара и постоянно твердила, что, поскольку Элизабет подстрекала фон Кёнигсмарка убить Тома Тинна, она непременно отравит королеву. Сара покинула свое место отнюдь не с пустыми руками. Перед сдачей своего отчета по Личному кошельку она вычла 18 000 фунтов, забрав девятилетнее жалованье из расчета 2 тысячи фунтов в год, предложенные королевой в конце 1702 года после того, как парламент отказался утвердить герцогу Мальборо на постоянной основе ежегодное пособие в 5000 фунтов. Позднее это пособие было узаконено в качестве пожизненного, так что подобный поступок Сары был просто жульничеством. Помимо этого, так и осталось неизвестным, возместила ли она 32 800 фунтов, которые ранее позаимствовала из кошелька. К тому же она считала, что муж должен уйти из-за нее в отставку, хотя другие военачальники союзных войск, принц Евгений Савойский и курфюрст Ганноверский, просили Мальборо не оставлять командования. Поглощенный сражениями с неприятелем, герцог согласился, что ему следует избегать политических баталий в отечестве, и уведомил Сару:
«Пока я на службе, мне должно стараться не вызывать неудовольствия».
В скобках следует отметить, что Мальборо никогда в течение всей войны не порывал тайной связи с претендентом на английский престол, проживавшим под крылышком Людовика XIV во Франции. Необходимо также упомянуть, что одним из пунктов преткновения при ведении тайных мирных переговоров был тот, что Париж должен признать законным протестантское престолонаследие в Англии и прекратить поддержку претендента-католика. «Экземинер» и прочие газеты, подкармливаемые правительством, продолжали публиковать отвратительные статьи о Мальборо, но, хотя тот и признавался, что «мерзкая манера их стряпни ранит меня ножом прямо в сердце», полководец воздерживался от мести.
В мае 1711 года королева попросила Сару освободить ее покои в Сент-Джеймсском дворце. Поскольку новый особняк в Лондоне еще не был готов, герцогиня хранила в этих комнатах личные вещи, хотя, как заявила Анна, «могла бы снять для сей цели помещение за десять шиллингов в неделю». Освобождая покои, Сара не только сняла латунные замки со всех дверей, но забрала с собой многое, включая даже каминные плиты из дымоходов. Во гневе королева прекратила оплату строительства дворца в Бленгейме, «сказавши, что не будет строить дом для той, каковая сломала и испакостила внутреннюю часть ее обиталища».
Тем временем в ходе кампании, которая оказалась для него последней, Мальборо продолжал совершать выдающиеся подвиги. Посредством хитроумного маневра он прорвал линию оборонительных укреплений французов, носивших гордое название «Непреодолимые». В качестве вознаграждения за это блестящее достижение кабинет министров выделил дополнительно 20 тысяч фунтов на строительство Бленгейма. Герцог планировал на следующий год выступить в поход ранней весной, вместе с союзниками вторгнуться в столицу Франции и «заполучить такие условия мира, каковые захотим мы». Харли будто бы благосклонно отнесся к этому замыслу, и лишь отказ голландцев внести свою долю затрат на претворение его в жизнь похоронил сей дерзновенный план. Когда у Мальборо возникли неясные подозрения о мирных переговорах кабинета министров, ведущихся за его спиной, стало ясно, что он не согласится на мир с Францией безропотно. Клеврет Сары, уже известный нам Артур Мейнвеэринг, опубликовал брошюрку с жалобами на постыдное отношение кабинета министров к главнокомандующему, имеющее целью вышвырнуть на свалку «все плоды его великих побед посредством бесславного и позорного мира».
Поскольку было ясно, что этот опус появился на свет с ведома герцога, государственный секретарь Сент-Джон назвал его «выпадом против королевы и всех, кто ей служит», а журналисты, состоявшие на жаловании у правительства, были засажены за работу с приказом «уписать противников вусмерть». Кабинет министров одновременно занимался увещеванием союзников Англии, что в их интересах начать мирные переговоры с Францией. Все эти страны испытывали понятный страх, что Великобритания обеспечила себе лучшие условия, нежели те, которые она изъявляла желание признать. В самой Англии партия вигов настаивала на продолжении войны, и эта громогласная пропаганда привела к тому, что народ оставался «наполовину заговоренным супротив мира».
Падение героя
Поскольку позиция самого Мальборо в отношении мира оставалась неясной, правительство решило поймать великого полководца на темных делишках. В «Экземинере» появились статейки миссис Деларивьер Мэнли, утверждавшие, что подстрекавшие к продолжению войны виги стакнулись с евреями, наживавшимися на ратных делах. Одним из них являлся поставщик хлеба в армию, сэр Соломон де Медина. Миссис Мэнли сочла скандальным, что молодая герцогиня-виг Монтегю, дочь Мальборо, посетила бал, устроенный поставщиком и «не испытывала ни малейшего отвращения подавать руку, танцуя в паре с грязным евреем». Еще ранее осенью комитет в палате общин допросил Медину, который не стал запираться и признал, что передавал герцогу мзду за свои контракты на поставку хлеба, каковая в общей сложности составила сумму в 63 000 фунтов.
Мальборо, не моргнув глазом, объяснил уполномоченным по отчету об исполнении государственного бюджета, что указанные средства были использованы для сбора разведывательных данных. Полководец добровольно признался, что также брал комиссию в два с половиной процента с иностранных правителей, предоставлявших воинов в распоряжение союзных сил. Набрать нужное количество рекрутов в Англии просто-напросто не представлялось возможным, население было немногим более 5 миллионов человек, и мужчины натуральным образом калечили себя, лишь бы не быть забритыми в армию. В основном этой разновидностью военной работорговли промышляли монархи небольших суверенных германских государств. Например, герцог Эрнст-Аугуст Ганноверский как-то сдал в аренду пять тысяч солдат за 50 тысяч талеров.
Герцог Мальборо предъявил свидетельство, уполномачивавшее его на взимание сей мзды в свою пользу, подписанное королевой в 1702 году, хотя срок действия оного истек давным-давно. Общая сумма удержанных главнокомандующим денег составила как минимум 175 000 фунтов, причем правительство считало ее явно заниженной. Мальборо продолжал утверждать, что эти средства также были затрачены на военную разведку, хотя маловероятно, что этот вид деятельности поглотил столь значительную сумму, часть ее явно осела в карманах главнокомандующего. Сообщение о махинациях герцога потрясло королеву. Ходили также слухи, что Мальборо усердно совещался с голландскими политиками, подстрекая их не стремиться к заключению мира. Анна писала лорду-казначею:
«Известие, каковое вы прислали мне касательно герцога Мальборо, есть нечто чудовищное, и его поступки с тех пор чрезвычайно необычны».
После целого ряда ухищрений политиков, временами весьма сомнительного свойства, Голландия 10 ноября согласилась на проведение в последующем году мирной конференции в Утрехте. Мальборо отказался посещать заседания кабинета, во всеуслышание разглагольствуя, что «не будет делать сего и тем счастлив, ибо вся нация увидит, что он не внес свой вклад в такой мир, каковой заключается».
В парламенте шла самая настоящая битва вокруг получения одобрения на подписание мира. Для того чтобы положительно решить этот вопрос, кабинету министров требовалось большинство голосов в палате лордов. С этой целью королева приняла решение пожаловать титулы пэров двенадцати особам, на которых можно было положиться. Харли[78] включил в этот список мужа Абигайль, Сэмюэля Мэшема, что, впрочем, не пришлось по вкусу Анне. По ее собственным словам, она никогда не желала сделать из Абигайль знатную даму, опасаясь, что потеряет подле себя «полезную служанку». Памятуя, сколь часто Абигайль спала на раскладной кровати в ее опочивальне подобно ночной сиделке, королева была обеспокоена, что «представится оскорблением, ежели супруга пэра будет спать на полу и исполнять прочие низкие обязанности». Она согласилась на пожалование Мэшему титула пэра лишь при условии, что его супруга «останется в должности камер-фрау и будет выполнять те обязанности, которые обыкновенно выполняла». Абигайль же была чрезвычайно довольна, отчасти потому, что пэрство давало ей надежду на «некоторую защиту в случае любого поворота событий». Когда кто-то из окружения королевы усомнился в законности возведения в звание двенадцати персон одновременно, та возразила:
– Я сделала лордами менее особ, нежели любой из моих предшественников; поскольку герцог Мальборо и виги полны решимости терзать меня как только возможно в их силах, мне надлежит сделать все, что я могу, дабы помочь себе.
31 декабря королева объявила на заседании кабинета, что герцог Мальборо должен быть лишен своих должностей, дабы «дело сие имело беспристрастное расследование». Мальборо уведомили об этом письмом, «настолько оскорбительным, что герцог швырнул его в огонь». В январе 1712 года в Англию прибыл принц Евгений Савойский, исключительно с целью убедить Анну снарядить еще более войск, тогда как королева как раз стремилась сократить свои обязательства. По прибытии принца в Англию его предупредили, что «чем меньше он будет видеться с герцогом Мальборо, тем лучше», но тот демонстративно игнорировал это предупреждение и «ежедневно строил козни с вигами в чрезвычайно неприличной манере, подстрекая их поддерживать оппозицию заключению мира». Анна же во время краткой аудиенции заявила, что обо всем касательно мира речь может идти только на Утрехтской конференции.
Герцог Мальборо считал, что отставка сделала его более популярным, утверждая, будто и шагу не может вступить без восторженных одобрительных воплей толпы и на его утренних приемах собирается больше визитеров, чем когда-либо. 24 января его дело было вынесено на слушания в палате общин. Сторонники герцога с пеной у рта защищали его, но большинство сочло, что мзда, принятая им от иностранных правителей, поставлявших войска, была «неоправданной и незаконной» и эти суммы, подобно деньгам, взятым из контрактов по поставке хлеба в армию, являлись «общественными средствами и подлежали отчетности». Эти разоблачения подпортили популярность полководца, были даже сообщения, что, когда портшез Мальборо появился в парке, толпа бросилась за ним с криками: «Держи вора!»
Как было уже сказано выше, в прошлом Харли черпал свою силу из союза с Абигайль, но, утвердившись, стал смотреть на нее как ресурс меньшей ценности. Влияние Абигайль начало падать, частично потому, что королева была твердо намерена не позволять ей слишком утвердиться. Лорд Дартмут говорил о подозрениях Анны, что либо Абигайль, либо ее сестра Элис все время подслушивают под дверью, и это вкупе с некоторым неуважением, высказанным герцогине Сомерсет, привело повелительницу к мысли поменьше общаться с Абигайль. По свидетельству Свифта, когда бы леди Мэшем ни призывала королеву отлучить от двора некоторых особ, «противодействующих ее величеству с великой злобой», Анна постоянно отказывалась и одновременно упрекала ее «за выказывание слишком большой партийной приверженности». Герцогиня Сомерсет в свою очередь поддерживала вигов, но, в отличие от своей предшественницы Сары, она делала это в более тонкой манере, беседуя с королевой «с учтивым спокойствием, подходящим к нраву ее величества». В январе 1713 года, когда Людовик XIV прислал в Англию несколько дорогих подарков, Анна написала Харли:
«Миледи Мэшем сказала мне, что она слышала, будто один из легких экипажей, прибывших из Франции, предназначен для передачи ей. Не сообщайте ей ничего, но узнайте, на самом ли деле сие так, и постарайтесь помешать сему, ибо я думаю, что сие было бы неуместно».
В октябре 1712 года голландский дипломат сообщил о некоторой холодности между королевой и леди Мэшем. Но всего лишь парой недель ранее Анна дала поразительное доказательство привязанности к своей камер-фрау. Будучи на последнем месяце беременности, Абигайль упала во дворе Виндзорского замка, отчего получила синяк под глазом, сильно поранилась, и возникла опасность, что она потеряет ребенка. Анна «столь обеспокоилась…, что снизошла просидеть подле нее три часа поздно ночью у ее изголовья».
В конце 1712 года герцог Мальборо решил покинуть Англию, к чему его постоянно понуждал кабинет министров. В прессе беспрестанно публиковались статьи о его мошеннических проделках. Они оказали такое воздействие на общественное мнение, что на представлении пьесы Д. Фаркера «Офицер-вербовщик» в июле публика с восторгом рукоплескала, когда была пропета песенка о жадности Мальборо. Присутствовавшая там дочь Мальборо, герцогиня Монтегю, «залилась алой краской». В августе казначейство начало предпринимать действия, дабы вынудить герцога возвратить присвоенные им суммы. Все строительство в Бленгейме было прекращено, и даже пошли толки, как бы заставить герцога возместить некоторые затраты на дворец. Вполне вероятно, Харли достиг соглашения с герцогом, что против него не будет возбуждено судопроизводство, если он убудет за границу.