Что же касается любви женщины к себе подобному существу, то она часто пряталась под маской прочной женской дружбы. Поскольку проявление дружеского тепла и тесной привязанности выглядело совершенно нормальным, лесбиянкам было нетрудно скрывать их наиболее пламенные желания. Совершенно естественным выглядело совместное проживание двух старых дев, ибо их количество в Англии, где без приданого девиц замуж не брали, не поддавалось исчислению. Обычно приводят примеры, когда две подобные сожительницы были похоронены затем в одной могиле, «дабы прах их даже после смерти не мог быть разделен». Если женщины с нетрадиционными склонностями не выступали против установленного общественного порядка, они легко приспосабливались к его правилам. Поскольку лесбийская любовь вроде бы не существовала, то и в английских законах отсутствовало какое бы то ни было упоминание о ней.
В Англию эта тема пришла из-за границы вместе с пьесами, сцены в которых были сочинены для того, чтобы возбудить аудиторию, которая по большей части была мужской. В XVII веке их часто переводили с итальянского языка, ровно так же, как и французскую порнографию, и продавали в книжных магазинах Лондона. Подобный печатный материал расширил осведомленность о лесбиянской эротике. Постепенно осознание этого явления росло, а с ним пришло и понятие, что оно служит подрыву основ общества и его следует опасаться.
Но в то время большинство мужчин еще пребывало в неведении относительно существования лесбийской любви и вряд ли осознавало, что представительницы слабого пола могут быть сексуальными соперниками для них. Женщины считались лишь пассивными восприемниками мужской любви, грубо говоря, любовь без фаллоса таковой не является. Поэтому общество нередко считало эротическое влечение женщин к своему полу всего лишь проявлением романтической дружбы. Такие отношения подпадали под разряд платонических, и им благодушно потакали.
Отсюда при том, что лорд Галифакс называл «страстной близостью» и «великими привязанностями», для женщин считалось совершенно пристойным при обращении друг к другу выказывать такие проявления нежности, которые ныне считались бы приемлемыми лишь между любовниками. Например, когда леди Шафтсбери в 1683 году направила письмо своей подруге Рейчел Расселл, она подписала его «непредставляемо страстно любящая твоя». Отмечают также, что Анна была не единственным партнером Сары по переписке, обращавшимся к ней со страстными словами. Например, леди Сандерленд изливала свои чувства в таких словах: «Я страстно желаю обнять тебя… я люблю тебя так, что сие невозможно выразить». В другом письме она заверяет Сару, что та не может вообразить, «как полно мое сердце любовью и нежностью к тебе… Я навечно и навечно твоя, моя дражайшая, с сердцем бурлящим, нежным и искренним».
Но в XVII веке дружбу вообще чрезвычайно идеализировали, ее возвышали, и тесной привязанностью между двумя людьми одного пола восхищались именно как таковой. Большой вклад в это внесли взгляды, изложенные мудрецом шестнадцатого века Мишелем де Монтенем в его эссе «О дружбе». Сокрушаясь по поводу гомосексуальности, он восхвалял тот вид «высшей дружбы», который «овладевает душой и полновластно царит там». Дед Анны, граф Кларендон, заявил, что «дружба более священна, чем брачный союз», такого же мнения придерживался Джон Ивлин[60]. Он указывал, что брак является неравным партнерством, регулируемым законом и контрактом, тогда как «свободно завязанная дружба регулируется одним лишь Господом» и потому по природе своей добродетельна. Отсюда женщины, испытывавшие эротическое притяжение друг к другу, могли безбоязненно культивировать свои желания под личиной возвышенной дружбы.
Как пример такого подхода обычно приводится поэма, сочиненная для своей подруги Анной Финч, фрейлиной герцогини Йоркской. Автор желает быть превращенной в мышь (каковая считалась символом женской похотливости), дабы незаметно угнездиться на груди своей подруги и наслаждаться ее нежными ласками без подозрений со стороны ревнивого любовника. Поэтесса Кэтрин Филипс, известная в аристократических кругах как «несравненная Оринда», стихи которой были опубликованы впервые через три года после ее кончины в 1664 году, именовалась «высшей жрицей культа дружбы». Ее стихотворения, лишенные малейшего привкуса порнографии, воспевали страстную любовь к другим женщинам, описывая узы между ними как возвышенно духовные и не запятнанные никакими низменными устремлениями. В письме к одной из своих подруг Филипс говорит о «моем огромном желании упиться вами». В своих стихах она описывает «непорочную страсть», которая «никогда не истощает наш запас ее использованием». Современники «несравненной Оринды» никогда не сомневались в чистоте ее помыслов.
Немного более смелой была Афра Бен, плодовитый автор рассказов, стихов и 19 пьес, практически первая женщина, зарабатывавшая себе на жизнь пером. Ее часто обвиняли в том, что она переняла мужской, весьма игривый, стиль. В пьесе «Мнимый граф» (1681) она весьма смело намекает на лесбиянство: «Мне ведомо, что под юбками прячется столько же спрятанных опасностей, сколько и под панталонами. Я узнал, что две женщины поженились… одна с другой…, о, сие ничуть не ужасно…»
Историки полагают, что столь близкая привязанность Анны к Саре сформировалась под влиянием этих представлений о дружбе. По их свидетельствам, круг ее чтения не был ни широким, ни близким к интеллектуальным течениям того времени. Однако мода на дружбу была настолько распространена при дворе, что она не могла не захватить Анну. Весьма вероятно, что принцесса даже прочла эссе де Монтеня о дружбе. Во всяком случае, она не раз цитировала его афоризм, что передача сведений другу «не является нарушением тайны…, ибо сие есть не более, чем рассказать их самому себе». Похоже, Анна верила, что дружба с Сарой привнесет в ее жизнь то эмоциональное разнообразие, которого не могло дать даже ее счастливое супружество. В своих мемуарах леди Мальборо подчеркивала, что Анна стремилась преступить границу, которая согласно обычаям отделяет королевскую особу от существ низшего ранга. Она писала: «Король и принцы по большей части воображают, что обладают достоинствами, присущими их рождению и положению, которые должны поднять их превыше всех дружеских связей с нижестоящими… У принцессы было иное отношение. Друг был тем, чего она жаждала больше всего, и ради дружбы, отношений, которые она не сочла ниже своего достоинства иметь со мной, она любила даже то равенство, которое, как она думала, было ей присуще».
Дела семейные
Хотя Анна была счастлива в обретении спутника жизни, столь подходящего ей по темпераменту и привычкам, она не оправдала тех надежд, которые возлагала на ее замужество королевская семья. Супруге Карла II, Катарине Браганса, так и не удалось родить ему наследника; про безуспешные попытки Марии-Беатрисы подарить Иакову сына было сказано выше. За свою двадцатипятилетнюю супружескую жизнь Анна перенесла семнадцать беременностей, зачав 19 детей (дважды это были близнецы). Часть беременностей заканчивались выкидышами, две дочери умерли от оспы, единственный сын, герцог Глостерский, страдал водянкой головного мозга и скончался в возрасте 11 лет. Современные доктора относят неудачные беременности Анны отнюдь не за счет несовместимости резусов родителей.
Более вероятной считается потеря детей в результате замедления внутриматочного роста плода, причиной которого была недостаточность плаценты. Вернее всего, Анна страдала от синдрома Хьюгса, открытого сравнительно недавно, известного также как антифосфолипидный синдром, или «липучая кровь». Кровь матери – зачастую по причине генетических факторов – буквально запружена антителами, избыточно стимулирующими иммунную систему, что увеличивает свертываемость крови. Загустевшая кровь не может проходить через мелкие кровеносные сосуды в плаценте, лишая зародыш питательных веществ, и часто становится причиной выкидыша на позднем этапе беременности. В наши дни беременные женщины с таким заболеванием успешно лечатся, ежедневно принимая одну таблетку аспирина. Кстати, во времена Анны были доступны травяные сборы, содержавшие кору ивы (активного компонента аспирина) и оказывавшие хорошее воздействие, но, безусловно, тогда никто и представления не имел о причине этого заболевания. Между прочим, старшая сестра Анны, Мария, после первой беременности, закончившейся выкидышем, так и осталась бездетной.
Очень серьезно относясь к своему долгу обеспечения династии наследниками, Анна (точно так же, как и Мария-Беатриса) усердно подвергала себя прохождению курсов лечения на курортах в Танбридж-Уэллсе и Бате. Тамошние источники имели прекрасную репутацию излечения от бесплодия и давали побочное благотворное действие по защите от выкидыша. Врачи утверждали, что отличные качества лечения демонстрируются тем фактом, что женская прислуга заведений с ваннами продолжала работать, «даже будучи в тягости». Несмотря на пребывание часами в воде, «выкидыши не случались никогда или чрезвычайно редко, разве что когда мужья ссорились с ними и спускали их с лестницы». Помимо физических страданий, принцесса испытывала и немалые душевные переживания. 6 февраля 1685 года, аккурат в день рождения Анны, скончался ее дядя, король Карл II. Ему было всего 55 лет, но полная невоздержанность в течение его бурной жизни свела его в могилу явно до срока. На смертном одре он принял католичество, тем самым бесповоротно опорочив образ Стюарта-монарха в глазах подданных, правоверной паствы англиканской церкви.
Герцог Йоркский взошел на трон под именем Иакова II. Для Анны, как и для всех ревностных протестантов, тот факт, что он являлся католиком, не давал ни минуты покоя. Монарх открыто ходил к мессе, а во дворце Уайтхолл была построена новая роскошная католическая часовня, освященная на Рождество 1686 года. Однако волнение протестантов было до некоторой степени приглушено тем уважением, которое король проявлял по отношению к англиканской церкви. В частности, он приказал, чтобы англиканская часовня в Уайтхолле, которую посещала принцесса Датская, содержалась в том же самом порядке, как и ранее. Правда, часть подданных Иакова находила утешение в том, что ему наследует протестантка, его старшая дочь Мария Оранская. Однако они испытывали некоторые опасения, что, если Анна перейдет в католическую веру, отец вознаградит ее, лишив Марию наследства.
Эти опасения не оправдались. Когда Иаков получил послание от папы римского с требованием приложить все усилия к обращению Анны в католическую веру, он дал понять, что достичь этого будет нелегко, ибо принцесса была «воспитана людьми, внушившими ей сильное отвращение к католической церкви, к тому же она по нраву весьма упряма». Тем не менее Иаков совершенно не стеснял жизнь дочери и даже увеличил ее годовое содержание на 10 тысяч фунтов. Анну и Георга окружал довольно большой придворный штат, расходы на питание, одежду и конюшни, а также на игру в карты, неотъемлемую часть светского времяпрепровождения, были высоки. Поэтому Анна не могла иметь никаких претензий к отцу. Для друзей принцессы, супругов Черчилль, будущее также сулило самые радужные надежды, ибо Джону Черчиллю был пожалован титул барона и он явно пребывал в фаворе у своего повелителя.
Уже летом, в июне, правление Иакова II подверглось первому испытанию. Пребывавший в изгнании в Нидерландах старший и любимый побочный сын Карла II, Джеймс-Скотт, герцог Монмутский и Бэклю (1649–1685), решил, что, как истинный протестант, имеет право претендовать на трон, захваченный католиком Иаковом. Герцог был личностью незаурядной: красавец, храбрый офицер, отлично проявивший себя во время командования английским экспедиционным корпусом в Нидерландах. 11 июня он высадился в Лайм-Риджиз, где к нему примкнуло некоторое количество сторонников, поддержанных восстанием в Шотландии. Но им не удалось сломить сопротивление королевских вооруженных сил под командованием Джона Черчилля и взять Бристоль. После поражения при Седжмуре герцог Монмутский был схвачен, предан суду и казнен в Лондоне.
Вера или отец?
Постепенно король стал занимать более воинственную позицию по отношению к англиканской церкви, но Анна считала, что виной тому был фанатический католицизм ее мачехи Марии-Беатрисы. Современники замечали, что Мария-Беатриса стала «такой слепо преданной и неукротимой в вопросах религии, что ее столь же сильно ненавидели как королеву, сколь преданно любили, когда она была герцогиней». Неприязнь Анны к мачехе постепенно переросла в антипатию. Французский посол Бонрепо сообщил в донесении на родину, что принцесса Датская «ненавидит английскую королеву и уничижительно говорит о ней, когда беседует со своими доверенными лицами». Следует учесть, что, как Иаков, так и его супруга при всех несчастьях, которые постигали Анну в связи с гибелью ее детей, обращались с ней «с огромной нежностью».
По мере того, как Анна все больше отдалялась от Марии-Беатрисы, она все теснее сближалась с Сарой. В сентябре 1685 года леди Кларендон покинула службу у нее, и принцесса предоставила Саре должности гардеробмейстера и первой фрейлины с жалованьем в 400 фунтов. В мае 1686 года она пригласила ее в крестные матери своей дочери Анны-Софии, что дало повод для оживленных толков при дворе. Уже в марте 1687 году о Саре заговорили как о фаворитке Анны, а посол Бонрепо писал о «необычном пристрастии принцессы к леди Черчилль, каковая обладает большим влиянием на нее, чем кто-либо еще».
Супруги Черчилль были протестантами, но единственная черта, которая огорчала Анну в ее любимице, было то равнодушие, с которым она исповедовала англиканскую веру. Нерегулярное посещение Сарой богослужений временами приводило Анну в смятение. Однако когда ее сестра Мария высказала мысль о беспокоящей ее нерелигиозности Сары и невозможности доверять ее мужу, который состоит в столь большом фаворе у короля, она с жаром принялась защищать свою подругу. По ее мнению, леди Черчилль не только «обладала безупречными нравственными принципами, но и истинным осознанием учения нашей церкви и полным отвращением ко всем основам римской церкви. Что же касается ее мужа, то он, безусловно, является чрезвычайно верным слугой короля». После такой неистовой защиты Мария больше не затрагивала эту тему, но и не разделяла восторгов Анны в отношении супругов Черчилль.
В начале марта 1687 года Анна испросила у отца разрешение на поездку летом к сестре в Голландию. Поначалу Иаков не возражал, но советники внушили ему, что встреча Анны и Марии «может только сильнее сблизить и укрепить их в приверженности к протестантской вере», и разрешение было отозвано. Отказ вывел принцессу Датскую из себя, и с тех пор переписка между двумя сестрами стала носить все более крамольный и несдержанный характер. Для отвода глаз нейтральные послания на пустяковые темы доверялись официальной почтовой службе, все же прочие переправлялись через тайные каналы.