– Сегодня вы впервые увидели человека, с которым были знакомы в прошлой жизни. Причем увидели не реинкарнированную версию того человека, а его самого. Во плоти. А такой жизненный опыт уже сам по себе является достаточно мощным толчком, чтобы превратить ваш зыбкий расплывчатый сон в связное воспоминание.

– Так вы… Вы из… прошлой жизни?

– Верно.

Сибил ошеломленно покачала головой, и Джулия положила ладонь ей на лоб, чтобы как-то успокоить ее. И снова показалось, что Сибил может потерять связь с действительностью, что ее зовет к себе сумеречная неизведанная страна грез. Но она снова удержалась, ухватившись за стоявшую перед нею цель: жить в настоящем. Жить, думать, познавать все в данный момент, здесь и сейчас.

Некоторое время все молчали, и в тишине был слышен только шум прибоя.

Ощущение смирения успокоило Рамзеса. Ему не нужно было оборачиваться на Бектатен, чтобы понять, как великая царица восприняла эту новую информацию. Никто в этой спальне лучше Рамзеса не понимал сути всех прерогатив древних монархов, окутывавшего их ореола богоподобного существа, а также той скорости, с которой они могли принимать решения или действовать. «Но я ведь тоже монарх, – подумал он. – Я рожден и воспитан монархом, я с рождения облечен властью, и я должен защищать не только себя, но и мою возлюбленную Джулию. Что бы ни случилось, я останусь тем самым Рамзесом, которым был всегда».

– А те, другие ваши сны, – осторожно начала Джулия. – Те, которые снились вам в последнее время и в которых вы тоже видели Рамзеса. Опишите нам их.

– В первом из них я как будто выходила из темноты, из мрака самой смерти. Я видела вас стоящим надо мною, а потом я потянулась к вам, но мои руки… это были руки скелета, и вы пришли в ужас.

– Боже мой, – прошептала Джулия. – Каирский музей. Практически так же, как это происходило на самом деле.

– Во втором сне на меня из темноты ночи летели два поезда, потом вдруг – взрыв и огонь. Ослепительный огонь со всех сторон. А в третьем… – начала Сибил и на мгновение остановилась. Сейчас слезы уже вовсю лились по ее щекам, но, несмотря на это, она все равно отважно пыталась припомнить все подробности. – Я отобрала жизнь. Мои руки. Мои руки сомкнулись на горле какой-то женщины, и я отняла у нее жизнь. Складывалось впечатление, что я сама не понимаю, что делаю. А тот факт, что я способна отобрать чью-то жизнь голыми руками, шокировал меня, сбил с толку… – Это, похоже, было для нее уже слишком, и она замотала головой, словно стараясь прогнать страшные мысли.

– В точности, как я и предполагала, – сказала Джулия.

Она взглянула на Рамзеса, но тот не мог вымолвить ни слова.

Чувство вины парализовало его, перекрыло горло плотным удушливым комком. Потому что все повторялось, это было еще одним результатом преступления, совершенного им в Каирском музее, преступления против жизни и смерти, против естества природы, против судьбы. Они были бесконечными, последствия того его поступка; теперь они нанесли удар по этой несчастной смертной женщине, а его необдуманные действия были раскрыты перед могущественной царицей, о существовании которой он до сегодняшнего дня ничего не знал. В этот момент он не мог ничего ни сказать, ни сделать, лишь взять Сибил за другую руку и попытаться успокоить ее. Когда он повернулся к Джулии, на его лице читалась уверенность и сила – каменная маска монарха, предназначенная скрыть хаос, бушевавший внутри него.

Джулия одной рукой обняла Сибил Паркер за плечи и прижала ее голову к своей груди. Ей хотелось со всей нежностью поддержать эту женщину, лежавшую перед ними на роскошных тонких простынях и шелковых постельных подушках.

– Наша Клеопатра из Каирского музея больна, – пояснила Джулия. – Сегодня в той копии римского храма она едва могла стоять. И ходила тоже с большим трудом. Кожа ее горела, а глаза сияли нездоровым блеском. У нее были все признаки человека, принимавшего эликсир, – жизнеспособность, физическое здоровье. Но изнутри ее подтачивал недуг. Она сказала мне, что болезнь кроется глубоко в ее сознании. И когда тот пьяный мужчина набросился на вас, Сибил, она, похоже, ощущала это нападение на себе, каждый импульс. Между вами двоими существует какой-то контакт, жизненная связь, пробудившаяся в тот момент, когда Клеопатра в Каирском музее открыла свои глаза.

– Когда я пробудил ее, – уточнил Рамзес, – чего мне не следовало делать никогда. – Глубоко вздохнув, он поднял глаза к потолку. – Эти ваши последние сны, мисс Паркер, – продолжал он, – все эти ночные кошмары были связаны с той воскресшей Клеопатрой, которая бродила по Каиру несколько месяцев тому назад. И с момента ее пробуждения между вами установилась определенная связь.

Он сокрушенно покачал головой, ему вспомнились рассуждения Джулии о лишенных души клонах, и это только усугубило его чувство вины от содеянного.

– Потому что вы, Сибил, и есть та самая возрожденная Клеопатра, – возбужденно заключила Джулия. – Вы являетесь тем сосудом, тем физическим телом, в котором живет ее истинная душа.

– Но ты не знаешь этого наверняка, Джулия, – возразил Рамзес. – Это может быть правдой, но может и не быть. Ты рассуждаешь о вещах, в которых не может быть уверен никто.

Какая тоска, какая боль переполняла его сердце! Что вселилось в него, когда он стоял там, в музее, с флаконом эликсира в руке? Тогда он был человеком в самом трагическом смысле этого слова, суетливым и несовершенным человеческим существом, которое боролось с соблазном использования божественной силы и своим сердцем, разбитым любовью.