Глава 5

Полив цветов в моем доме всегда занимал не так много времени. Растения украшают все полки кухни. Клубок зеленых листьев свисает над деревянными поверхностями и белой плиткой. Но сегодня все делалось особенно медленно.

Даже спустя шесть дней после обнаружения письма горечь теснила мою грудь, а я мучилась от бессонницы. Вся ситуация превратилась в навязчивую одержимость покончить с ней разом к концу недели.

Я убрала лейку, вылила остатки чая в раковину и, сполоснув, поставила стакан на сушку. Некому было молчаливо укорить меня за то, что не убрала стакан на полку. Из девяти лет, проведенных в Кардифф, четыре года я прожила с бойфрендом, обладателем ласковых глаз и мягкого диалекта джорди.^[6] Роб любил футбол, вьетнамскую кухню и науку. Мы встретились, когда я защищала докторскую и работала над двумя параллельными проектами, что означало длинные часы в лаборатории, анализ статистики и прослушивание в наушниках песен Этты Джеймс.

Наши отношения были далеки от безумной страсти в традициях «Унесенных ветром», но они пережили шестимесячную разлуку, когда я проходила стажировку в области медицинских исследований в США, Чапел-Хилл Северной Каролины. Роб не просто понимал мои амбиции: читать лекции, иметь собственную лабораторию, работать независимо и делать открытия. Он разделял их. Хотя оглядываясь назад, я понимаю, что приняла предложение работать в Ливерпуле, не задумываясь о том, что будет с нашими отношениями. Я надеялась, что они продолжатся, как и после американской стажировки. Но Роб предпочел расстаться, и это ощущалось как удар под дых до того, как я узнала, что в прошлом году — на конференции по кистозному фиброзу в Новом Орлеане — он переспал с исследователем из Аргентины.

И с момента переезда в Ливерпуль, жила одна, но не была одинока. Я вела жизнь, наполненную событиями, рядом с семьей и друзьями, с которыми ходила играть в теннис, на викторины в паб, или просто встречалась за чашкой чая.

На романы жизнь была бедна, за исключением чуть более удачной осени, когда я попробовала Тиндер. Я продержалась чуть больше трех месяцев, а потом — уставшая и опустошенная — забила, к глубокому разочарованию Петры, лишившейся удовольствия слушать истории моих знакомств. В тридцать три года я отчетливо слышу тиканье биологических часов. Мои родители родили меня рано, поэтому слова «не надо торопиться» я усвоила с детства. Может, я буду твердить их до самого климакса?

В ванной я открыла косметичку и посмотрелась в зеркало. То есть, по-настоящему рассмотрела себя: темные густые волосы, медовый оттенок лица, который не имел ничего общего с бледной кожей моих родителей, видимую щербинку в зубах.

Взяв телефон, я нашла фото газетной вырезки. Стефано МакКорт был удивительно похож на мое отражение. Форма его бровей была такая же, как и у меня. Глаза миндалевидной формы находились на том же расстоянии друг от друга, что и мои. Казалось, линии и изгибы его лица были скопированы калькой на мое. Я достала тушь и заставила себя хорошенько подумать.

Мама солгала? У нее был ребенок, то есть я, от другого мужчины, и она позволила отцу думать, что это его дитя? Если это правда, если вся наша семья построена на лжи, жизнь отца попросту разрушится. В голове крутились сотни вопросов, но все сводилось к одному единственному: неужели мужчина, которого я тридцать три года считала своим папой, действительно мой отец?