А на третий день был японский авианалет. При том, что еще Раков во Владике предположил, что японцы, узнав про К-25 в Петропавловске, могут рискнуть попробовать ее разбомбить, даже в мирное время — дипломаты после отпишутся! Но это очень по-самурайски — ударить первым, когда противник не готов! Группа «зеро» демонстративно подошла с северо-запада, на высоте — а разведчик (как мне после сказали, одномоторный пикировщик D4) проскользнул у самой воды, как торпедоносец, радар его не видел, а информация по телефону от постов СНиС опоздала. Над проливом в бухту, на полном газу, вираж влево, прошел над Рыбачьим, и над горами, выскочил к морю, наша патрульная пара истребителей едва успела повиснуть у него на хвосте, и то, «зеро» догнать и добить помешали! И была лютая сеча в воздухе, прямо как над Специей год назад, от нас участвовали два полка Седьмой авиадивизии (правда, не все успели включиться, до того как японцы закончились), и гвардейская эскадрилья, что меня сюда сопровождала (причем больше половины сбитых японцев — на их счету!). К сожалению, у нас тоже были потери, самолеты в восполнение потерь еще успеем пригнать, а вот двое пилотов погибли, в мирное еще время! Вечером 24-го явился японский консул, попросил аудиенции, «узнать имена и судьбу соотечественников», это он про тех трех сбитых самураев, кого выловили погранцы. Я принять отказался, своих дел полно — передал через адъютанта, что поскольку войны между нашими государствами нет, то эти пилоты никакие не военнопленные, а согласно международному праву, бандиты, захваченные на нашей территории с оружием в руках, и могут быть расстреляны. Консул в ответ велел передать, что Япония также скорбит о «недоразумении», и будет еще более прискорбно, если подобные инциденты завтра произойдут с советскими кораблями и самолетами — а потому, японская сторона хотела бы просить о тщательном расследовании этого пограничного инцидента. Что ж, пусть расследуют — в наших силах, на месяц затянуть, пока война не начнется?

Раков, шифрограммой из Владивостока, настаивал на моем скорейшем вылете обратно, пока самураи не успели ничего подготовить, силы подтянуть. Но закончить с делами — с учетом, что Камчатка с началом войны будет от нас отрезана, пока Шумшу и Парамушир не возьмем, а значит обговорить нужно было очень многое — удалось лишь 1 мая.

— Вы, трусливое собачье дерьмо! Позор самурайского рода. Ваши предки, смотрящие с небес, желают сейчас ослепнуть, чтобы не видеть вашего бесчестья!

Из взлетевших утром, семнадцать не пережили битву, еще двое упали в море, не долетев, один разбился при посадке — и лишь шестерым повезло уцелеть. Но на взгляд командира, несмываемым позором был покрыт весь кокутай![60] И дело было не в потерях — все же разведчик вернулся, задание было выполнено, а войны без потерь не бывает. Но среди погибших был тот, кто должен был остаться живым!

В Японии к Императорскому дому относят даже правнуков того, кто когда-то был Императором. Также, права имеют усыновленные, и дети наложниц — забавно, что до Хирохито, многие сотни лет, ни один Император не был биологическим сыном жены своего отца. И не имело значение что юноша, внесённый в списки под крестьянской фамилией Мацумото — «корень сосны», был довольно далёким родственником Божественного Тэнно. Кровь Императорского Дома священна, а кроме того, сам Император перед войной приезжал и говорил с ним, давая свое напутствие. До сегодняшнего дня принц служил на Хоккайдо, как положено самураю, охраняя от русских гайдзинов северные рубежи в рядах авиации Императорского Флота. Командир кокутая сейчас проклинал себя за самонадеянность, ведь все казалось, будет как много раз до того — отсечь удирающего разведчика от преследующих русских, ну может, обменяться парой очередей и совершив несколько угрожающих маневров. Кто же знал, что русские атакуют, уже над нейтральными водами, и будут драться насмерть, как на войне?

— Вы, ничтожества! Как вы могли выйти живыми из боя, в котором погиб ваш принц? Своим проступком вы опозорили себя, вы опозорили меня, вы опозорили командира нашего коку сэнтая, вы опозорили наш славный Флот! Я никогда не верил, что доживу до такого позора! Вон с моих глаз, а я иду писать письмо Божественному тэнно, что бы он позволил мне совершить сеппуку! Убирайтесь все!

Когда потрясенные летчики пришли в столовую, чтобы снять напряжение и заглушить вину хорошей порцией сакэ, там уже сидели их коллеги-армейцы. На отдаленной базе Флоту и Армии поневоле приходилось тесниться, разделяя аэродром, кабак, и даже бордель. Увидев вошедших, армейские летчики (стоящие в неписанной табели о рангах куда ниже флотских) начали громкий разговор, будто бы между собой:

— А вы слыхали, что недавно истребители Флота провели образцовый бой против волосатых северных варваров…

— Их было всего двадцать шесть, а варваров неисчислимая орда! Мой приятель из разведотдела сказал — по радиоперехватам, русских было целых двенадцать!

— И наши друзья показали, что такое настоящий самурайский дух — шесть гайдзинов они повергли с небес!

— А своих потеряли сколько?

— Не стоит говорить о таких мелочах — двадцать. Считая того, кто не сумел приземлиться, так у него дрожали руки.

— И один из этих двадцати был член Императорского дома!

— Да что вы говорите?!! Друзья, а вам не кажется, что наши флотские друзья решили, что варвары чересчур сильны для простых смертных, раз для спасения их никчемных жизней понадобилась смерть родственника Божественного!

— Вы хотите сказать, что наши флотские коллеги струсили?!!..

— Ну, как вы такое можете говорить!!! Стыдитесь!! Просто варвары оказались слишком сильны, для них.

— Зато у флотских очень красивая форма. И жалованье больше нашего.

— Безусловно, но вот когда доходит до настоящей войны, тут уже зовут истребителей Армии.

— Я тут знаете ли сочинил хокку, посвящённую лётчикам-истребителям Флота, думаю завтра им послать…

За такое прежде — без раздумий вызывали на дуэль, рубиться на мечах до смерти. Или банально набить морды — поскольку дуэли в войну были запрещены. Но ведь армейцы правы, мерзавцы, правы во всем — они, летчики Флота, лучшие, остались в живых, а член Императорской фамилии погиб. И ничего не изменишь, и никак не оправдаешься! И оттого, ничего не оставалось, кроме как делать вид, что не замечаешь, вливая в себя сакэ.