Сама жизнь помогла ему определить истину, и для него, пропагандиста, уже не существовало неожиданных вопросов. Гости тоже ведь разные. Как-то на экскурсии в Саласпилсе один мужчина перебил его рассказ:

— Не так-то уж и плохо жилось в этом лагере. Немцы были милосердны…

Наступила тишина. Что ответил бы человек, наделен­ный всеми книжными знаниями, но переживший меньше Розанова? Вспылил бы? Вознегодовал бы? Розанов отве­тил спокойно:

— А вы знаете, товарищи, ведь он — прав.

Тишина стала пронзительной.

— В этом лагере действительно были и те, кому жи­лось хорошо.

Все разом глянули в сторону пришельца, его как ветром сдуло.

Никто никакими вопросами Розанова не удивил, он хорошо знал: из одного и того же цветка пчела берет мед, а змея — яд. И друзей и недругов он убеждал в главном: мир, счастье, любовь не выпрашивают и не вы­маливают. Их завоевывают, защищают, отстаивают.

И еще удостоверял: родина у человека может быть только одна или ее не может быть совсем.

…Когда в конце дня мы с Розановым уже уходили из Саласпилса, нас остановили туристы — школьники вла­димирского Дворца пионеров. Они обступили Станислава Антоновича. Долго он говорил с ними. В частности, ска­зал, что считать узников героями — заблуждение. Просто люди оставались людьми. Те, кто мог, конечно… И вот еще о чем Розанов им рассказал.

Стоит в самом центре Риги большая колонна с часами наверху. Часы эти издавна — место свиданий. Как-то в конце пятидесятых годов в ясный, солнечный и такой уже далекий от войны день, под этими самыми часами стоял он, Розанов. В очереди у газетного киоска увидел вдруг долговязого человека… Станислав Антонович остол­бенел, не поверил себе — этот низкий лоб, жесткие глаза, тонкие губы. С трудом переставляя ватные ноги, напра­вился к постовому милиционеру:

— Прошу вас, узнайте фамилию того человека в очереди. Это фашистский преступник.

Милиционер снисходительно улыбнулся, однако взял под козырек и направился к очереди. «Глупо-то как,— успел подумать Розанов,— при чем тут фамилия, ее можно тысячи раз сменить».

Милиционер для вида проверил документы у несколь­ких человек и, вернувшись, доложил:

— Фамилия его — Качеровский. Магнус Эдуардович Качеровский.

Как выяснилось, никуда из Риги он не выезжал. Ра­ботал директором научно-реставрационного учреждения. Не надеялся, что встретится с живым узником создан­ного им ада, и даже фамилию не сменил.

— Вы уверены, что это он? — спросили Розанова в КГБ.

Десять лет заключения — таково было решение суда. Для более строгого приговора не хватило свидетельств, то есть оставшихся в живых свидетелей.

Решение суда опубликовала одна из центральных газет. И тут посыпались свидетельства… Откуда только не писали бывшие узники Саласпилса. Один нашелся даже на реке Яя. Розанов и не знал, что есть такая река. Где она такая? В Сибири?

Второй суд длился две недели. Качеровского рас­стреляли.