– Да?
– Я прошу разрешения на эксгумацию тела Флейли.
– Мы уже говорили об этом применительно к Бакстер, – заметил Пикетт. – Какой это может послужить цели? Дело о том самоубийстве было открыто и закрыто одиннадцать лет назад… и вдали от того штата.
– И все же я настаиваю на эксгумации.
– Позвольте вам напомнить, что тело было подвергнуто аутопсии, как и положено в случаях самоубийства.
– Я в курсе. Я видел отчет коронера по миз Флейли. Он составлен в туманных выражениях и ни о чем не говорит, как и отчет по Элизе Бакстер.
Пикетт вздохнул:
– Что конкретно вы надеетесь найти?
– Не могу сказать точно. Именно поэтому я и хочу посмотреть. Доступ к ее останкам не вызовет никаких затруднений. И в данном случае, кажется, нет семьи, которая стала бы возражать.
Пикетт посмотрел на Колдмуна, и у агента промелькнула неприятная мысль, что сейчас ему предложат высказать свое мнение. Но это явно было бы неуместно, и наконец Пикетт уступил:
– Хорошо, агент Пендергаст, если вы так настаиваете и поскольку вы ведущий агент в данном деле, я дам свою санкцию.
– Очень вам признателен, – сказал Пендергаст. – И моя признательность не будет знать границ, если это случится в кратчайшие сроки.
16
Пикетт сдержал слово. «В кратчайшие сроки», к удивлению Колдмуна, оказалось «этим же вечером». Колдмун не сомневался, что Пикетт устроил все таким образом, чтобы сделать процесс максимально неудобным. Но если Пендергаст и был раздражен, то никак этого не демонстрировал. Даже напротив: он казался довольным, если только можно назвать довольным человека с непроницаемым лицом сфинкса. Зато персонал кладбища был глубоко возмущен, и, когда все собрались у склепа, Колдмун чувствовал холод, не имевший ни малейшего отношения к вечерней прохладе.
– Приятный вечер, – сказал Пендергаст. – Какое впечатляющее изобилие звезд. Я не в первый раз замечаю, что небеса здесь кажутся ближе, чем в Нью-Йорке.
Это вознесение в миниатюре поразило Колдмуна. Небо очистилось, и, несмотря на луну и свет окружающего города, широкий поток полуночных звезд действительно образовывал арку над головой. На глазах у Колдмуна метеор прорезал темноту. Когда агент был ребенком, бабушка рассказывала ему, что при рождении человек получает дыхание жизни от Вакан Танки, а после смерти оно возвращается в мир призраков вспышкой света. Может быть, этот вичахпи, пролетевший по небу, был Дженнифер Розен, может быть, это ее дыхание жизни возвращалось в вечность.
Наблюдать за происходящим явился директор кладбища, коротышка с ямочками на щеках и пухлыми губами. Колдмун не уловил его имени, но ему послышалось что-то вроде Фэттерхед[26]. Машина для перевозки гробов подошла к самым дверям склепа, въехать внутрь ей мешали гранитные ступени. Четверо рабочих с брезентовыми стропами должны были извлечь гроб из ниши, вынести и установить в кузов. На дорожке ждал санитарный автомобиль, чтобы отвезти останки в морг в здании судмедэкспертизы. В свете фар длинные тени ложились на погребальные ниши внутри.
– Ну, – сказал Фэттерхед, – приступаем.
Рабочие вошли в склеп и встали у темной ниши, Колдмун и Пендергаст остались снаружи. Сердце-маятник удалили еще днем. Рабочие не воспользовались медной ручкой, видимой на торце гроба. Вместо этого они длинным шестом завели одну из строп за дальний торец гроба, потом легонько потянули концы на себя. Показался край гроба. Под него подвели вторую стропу и вытащили еще на пару футов, добавили еще одну стропу снизу – и так, пока в нише не остался только дальний конец гроба.
– Похоже, они делают это уже не в первый раз, – пробормотал Колдмун.