Ленка с Юркой благоразумно удалились, пока взрослые не начали их воспитывать.

Когда они вышли, дядя Гриша добавил:

– А коня в самом деле жалко. Тут Потапыч в точку попал. Задарма ведь нам достался. Может, это знак? Я бы заездил его под тебя. Горец уже староват…

– Не думаю. У нас хватает финансовых проблем. Надо и хозяйство расширять, и корма опять же…

Когда отец пришел в дом, Мишка делал вид, что спит. Натянул простыню до бровей и дышал очень ровно.

– Ты бы сходил поел. – Отец открыл ставни в его комнате.

Потапыч сопел и не двигался.

– Ну, молчи, молчи…

Петр Михайлович ушел к себе и прикрыл дверь поплотнее. Из-под нее пробивался свет. Он порой вовсе его не выключал, когда засыпал с книжкой.

Мишка не мог уснуть: все внутри у него дрожало от негодования. Он впервые по-настоящему обиделся на отца и даже разочаровался в нем. Потапыч нестерпимо захотел увидеть снова белорождённого, погладить его по шелковистой морде с теплой кожей, заглянуть в озорные голубые глаза.

Пружины скрипнули пронзительно, как показалось Мишке, когда он слез с кровати. Но в отцовской комнате царила тишина, не слышался и шорох листаемых страниц.

Мальчик стал искать сандалии на террасе и вспомнил, что тетка новые еще не дала. Тогда он пошел в шлепанцах, в которых ходил дома.

Ночь была темная и душная. Но Мишку пробрал холод. Он решил взять с собой Рыка, большую овчарку, сидевшую во дворе на цепи. Около будки лежал короткий кожаный поводок – на нем Рыка и выгуливали. Пес вылез из будки, встряхнулся и лизнул Мишку в колено, довольный, что хоть и ночью, но разомнет лапы.

Никто не слышал, как Рык лает, отец даже подозревал, что он немой. Хотя изредка пес рычал. Но во двор к ним, несмотря на отсутствие лая, заходить все равно боялись. Рык имел обыкновение подкрадываться к чужакам бесшумно, едва слышно позвякивая цепью, и если хватало ее длины, то страдали брюки, подолы юбок и ноги – в том случае, когда жертва не успевала проворно отпрыгнуть или вовремя не вмешивались хозяева.

С Рыком Мишка ничего не боялся. Окна почти ни у кого не светились. Редкие уличные фонари вырезали из темноты круги с ночными насекомыми, и от этого делалось еще темнее. Ночь шуршала, скреблась, гукала. Мишка шел, шарахаясь от кустов и заборов.

Борясь со страхом, Потапыч попытался объяснить себе причину этих звуков. Он не сваливал ее на волков, грабителей или монстров, а придумал кое-что поинтереснее: будто кто-то ночью, как часы, подзаводит солнце, чтобы оно завтра снова выжигало степь.

В домике охранника горел свет. Ворота конезавода были заперты. Но Мишка через них и не собирался идти. За углом был лаз, который прорыли собаки с конезавода. Их на ночь отвязывали, и они в поисках приключений шастали по хутору. Мишка боялся в темноте нарваться на них с Рыком. Собачья драка – это страшно!

Мишка привязал Рыка у лаза, радуясь, что молчаливый пес не разразится внезапным лаем, ведь испугавшись, лошади могут побиться в денниках.

В конюшнях горел дежурный тусклый свет. С трудом Мишка нашел белорождённого. Тот издалека почувствовал его приближение. Тоненько, взволнованно заржал. Некоторые лошади отозвались.

Потапыч решительно щелкнул засовом и вошел в денник. Безбоязненно обнял белорождённого за шею.