От его окрика задремавший было ветеринар Аркадий Степанович вздрогнул, и у него с носа слетели очки.

Мишка невольно хихикнул, покосившись на него.

– Доживешь до моего возраста – такой же чудной будешь, – всерьез сказал двадцатипятилетний доктор.

Аркадий Степанович очень любил животных, окончил институт и вернулся на родной хутор, зная, что Мишкин отец возьмет его на работу. Он сильно привязался к семье Петра Михайловича, особенно после того, как недавно схоронил мать и остался совсем один. Доктор почему-то искренне верил, что он старый и умудренный опытом, дремал при любом удобном случае, часто вздыхал и отказывался знакомиться с девушками, которых ему настойчиво и азартно пытался сосватать дядя Гриша.

Когда проехали Батайск, Кировскую, Кагальницкую и Егорлыкскую станицы, Мишка уснул. Он сполз по спинке сиденья и положил голову на колени спящего Аркадия Степановича. Проснулся, когда за окнами машины было темно. На стеклах бликовал свет фонарей и других машин. Мишка пригляделся и понял, что это свет от горящих окон конюшни – длинного приземистого здания.

Громко цокали копыта, вздрагивал джип, колыхаясь от перемещений в фургоне-прицепе, – это выводили Горца и Горчика.

Мишка выкатился из джипа кубарем, подумав, что Горчик, наверное, напуган больше, чем он, и нуждается в утешении и Мишкином сухарике.

У Горчика была удивленная морда, но он не буянил, спокойно зашел в незнакомый денник, обнюхал его и жадно стал пить воду из автопоилки.

Когда отец узнал, что в местном деннике будут автопоилки, он еще дома приучил к ним коней. Не надо было носить воду ведрами. Лошадь сама могла, надавив носом, включать воду. Но отец не любил автопоилки, поскольку после работы лошадь нельзя сразу поить и автопоилки на это время приходилось отключать. А вдруг не уследишь, забудешь?

Потапыч по-хозяйски осмотрел поилку, потрогал воду, не слишком ли холодная. Скребницей почистил коня, чтобы тот окончательно успокоился. Горчик наслаждался оказываемым ему вниманием.

С Горцем в соседнем деннике занимался дядя Гриша. Отец и доктор пошли улаживать организационные вопросы. Узнали, что жеребьевка завтра и что одиннадцатилетних спортсменов в обход правил здешних соревнований четверо, включая Потапыча.

А Мишку это порадовало. Он чувствовал нечестность в том, что отец договорился об его участии в соревнованиях в обход правил. Но оказалось, многие делали так же, а значит, это не такое уж нарушение.

Потапыч устал и по дороге к санаторию, где отец запланировал остановиться, начал капризничать. Сегодняшние впечатления превысили количество, которое Мишка мог «переварить». Голодный, Потапыч начал хныкать и в конце концов расплакался.

– Поешь, когда разместимся в санатории, – урезонил его дядя Гриша.

Отец отмалчивался. Доктор спал.

Номер оказался большой комнатой с тремя кроватями. Доктор и конюх ушли в соседний двухместный номер, или палату, как их здесь называли на медицинский манер. Многие участники соревнований также выбрали санаторий, а не гостиницу – отец узнал это, когда заселялись.

Потапыч уселся в куртке на кровать и продолжал вяло хныкать, размазывая слезы по щекам. Отец, не обращая на него внимания, стал раздеваться и разбирать сумку с едой. В банку с водой опустил кипятильник, и через несколько минут по прозрачным стенкам заскользили пузырьки, облаком поднялся пар.

В чашки Петр Михайлович положил пакетики с чаем и залил кипятком. Дядя Гриша ловко нарезал пирог с капустой, испеченный тетей Верой, и, громко прихлебывая, начал пить чай.

Мишка осоловело смотрел на них, сил плакать больше не осталось.

– А мне? – спросил он обиженно.