Потом Симеон Данилович написал отчет (что тоже было положено) о том, что с ним просто решили познакомиться и родственники, и их друзья, которые «поняли», что он не шпион, а выполняет свою работу. В те годы Советский Союз как раз стал расширять связи с зарубежными странами. Конечно, требовались люди, знающие, как ведется международная финансовая деятельность – такие, как Синеглазов. По утверждениям Симеона Даниловича (кураторам из КГБ), это было просто знакомство с родственниками.

Но дело было в том, что родственников в России хотел найти потомок лесопромышленника Мещерякова, даже, скорее, не родственников. Он хотел найти потомков всех тех, кого воспитала Аполлинария Антоновна Пастухова.

– Он увлек меня идеей отыскать потомков всех этих детей, выяснить, как сложилась их судьба. Он был таким же, как ты, Даша, и каким стал я благодаря ему. Я вообще любил искать информацию в архивах, справочниках… Это «моя» работа. Может, мне следовало стать архивариусом? Мне интересен поиск не в интернете, а именно в старых хранилищах: в библиотеках, где стоит много старых томов, в архивах, где хранятся бумажные документы. Хотя и их теперь все больше и больше оцифровывают. Но даже запах старого книгохранилища не сравним ни с одним другим в мире! Ты когда-нибудь держала в руках церковно-приходские книги?

Я покачала головой. А мой учитель рассказал, что такого душевного трепета не испытывал никогда. Он говорил про самый первый раз, когда у него в руках оказалась православная метрическая книга. В России их также называли троечастными, потому что они состояли из трех частей: о родившихся, о бракосочетавшихся и об умерших. Иногда подобные метрические книги – единственный способ найти информацию о своих предках. Почерпнуть можно довольно много информации кроме дат рождения и крещения, пола и имени. В таких книгах указывалась сословная принадлежность, владельческая принадлежность (пока существовало крепостное право), вероисповедание и даже незаконность рождения, если ребенок появился на свет вне брака. И еще были данные про отца и мать, крестных, священнослужителя, о месте крещения (дома или в церкви). Вступающие в брак сообщали не только то, что мы теперь называем персональными данными, но и какой у них брак по счету. Также по этим книгам можно выяснить места захоронения предков.

Они велись в двух экземплярах, один оставался в церкви, второй отсылался в архив. Оба, конечно, были рукописными. В 1918 году подобной работой стали заниматься в органах ЗАГСа.

– И вы нашли по ним данные о рождении всех детей, которых воспитала Аполлинария Антоновна? – спросила я.

– Да! Я кое-что знал сам, порылся в бумагах, оставшихся от предков. Мещеряков мне сообщил то, что знал. Было с чего начинать поиски. Это так увлекательно! А если бы я еще знал про дневники Аполлинарии Антоновны…

– Вам не пришлось бы делать лишнюю работу.

– Я нисколько не жалею о том, что ее проделал, Даша. Мне было интересно. Это мое… Наверное, следует сказать «хобби»? Пойми, Дашенька, в моей жизни была только работа. Я не занимался воспитанием детей. Театры и кино меня никогда не интересовали. Я не люблю и не понимаю музыку. Я занимаюсь спортом для здоровья. Я никогда не ходил ни в какие секции, не состоял ни в каких клубах. Но я понимаю, что нужно двигаться и закаливаться, если хочешь пожить подольше. Я по своей природе историк. Или мне природой были даны определенные склонности, я родился с необходимыми для историка чертами характера. Я легко приобрел навыки работы с архивными материалами, я могу быстро разобраться с любым каталогом, любой библиотечной системой. Я знаю, где что нужно искать. Я умею очень быстро читать и «улавливать» нужную мне информацию. Вот ты умеешь переходить по ссылкам в интернете, а в архиве ты вполне можешь потеряться.

Я рассмеялась. Вскоре после того, как я стала «ногами» профессора Синеглазова, я уже не могла потеряться ни в одном архиве.

– Занимаясь воспитанниками Аполлинарии Антоновны, мне пришлось прошерстить только православные метрические книги, но ведь были и другие. Католические, лютеранские, мусульманские, иудейские, баптистские. А кроме них полицейские чиновники вели еще старообрядческие и сектантские метрические книги. Но это основные документальные источники для изучения истории какого-то рода, составления родословной. Других нет почти никогда. Хотя есть семьи, знающие, чем занимались их предки и три века назад, и раньше. Мне доводилось такие встречать.

Симеон Данилович за свою жизнь прочитал массу книг на разных языках на интересовавшие его темы. Он всегда занимался тем, чем хотел заниматься. Наверное, это счастье. И в восемьдесят лет профессор Синеглазов мог сказать: если бы можно было прожить жизнь заново, он сделал бы все точно так же. Может, изменил бы какие-то мелочи, не допустил мелких ошибок. Но главная линия его жизни была бы такой же. Он выбрал бы ту же специальность. Он занимался бы той же самой работой. И он рад, что родился в то время, в которое родился – до появления интернета.

– Но время-то для страны и для людей было не самое лучшее, – заметила я.

– Дашенька, а когда оно у нас было лучшее? Когда в России не было проблем? Когда у нас все люди жили хорошо?

Мне было нечего на это ответить. Пока я росла в деревне, наслушалась рассказов бабы Тани и наших соседок. Я ведь тоже по натуре историк и, может, архивариус. Меня очень интересовали рассказы о жизни людей в прошлом.

Я спросила у Симеона Даниловича, какое время он считает лучшим для нашей страны. И он ответил, не задумываясь: шестидесятые годы прошлого века.

– Люди были на подъеме. Уже как-то отстроились после войны. Пришли в себя. Жизнь каждый год улучшалась. А потом первый полет в космос. И первый человек в космосе – наш! Что тогда делалось на Дворцовой…

Симеон Данилович помолчал, явно предаваясь воспоминаниям.

Я поняла, что он рассказывает мне все это не просто так. Хотя мне было невероятно интересно слушать его воспоминания! Но он еще говорил, что мне нужно чего-то остерегаться. А потом сразу заговорил про КГБ и сложности, связанные с выездом советских людей за границу.

– Один из моих кураторов во Франции узнал про мои встречи с Мещеряковым – потомком лесопромышленника, который отдал своего первого внука на воспитание Аполлинарии Антоновне. Да я их и не скрывал. Опасно было скрыть. Можно было кое о чем умолчать, но я должен был отчитываться обо всех «контактах». Я и умолчал. Кое о чем. Но ведь за мной присматривали и когда я жил в Ленинграде, а не только во время зарубежных командировок. Мой интерес к истории отдельных семей следовало обосновать. В КГБ же могли проверить мои запросы в архивах.