– Мне не хочется давать вам пустых обещаний, не имея полной информации о положении дел фронта, товарищ Сталин. Прошу понять меня правильно. Давайте вернемся к обсуждению этого вопроса после моего вступления в должность, – попросил Рокоссовский, и Верховный охотно с ним согласился. Отлично уловив, что несогласие с его мнением – это обоснованная позиция, а не какой-то сиюминутный каприз.

– Хорошо, товарищ Рокоссовский. Вступайте в должность, входите в курс дела, но прошу вас не откладывать решение этого вопроса.

Появление на фронте Рокоссовского совпало с удачным наступлением. Подвижная линия немецкой обороны была прорвана сразу в нескольких местах, и, не сумев отразить натиск советских войск, гитлеровцы вновь стали откатываться на запад.

Особенно повезло армии Черняховского, которому Голиков отвел второстепенное направление. Новый комфронта не стал менять задачу армии генерала «бунтаря», так как у генерала Кинжала не было времени для перекройки планов и задач соединениям фронта. К тому же Рокоссовский хотел посмотреть командарма в деле, и молодой генерал его не разочаровал.

Удар его армии удачно пришелся в стык двух немецких дивизий, и подвижные танковые соединения Черняховского с легкостью провали оборону противника. После чего командарм преподнес приятный сюрприз, проявив самостоятельность в решении тактических задач. Реквизировав все грузовые машины своей армии, генерал посадил на них пехоту и вместе с артиллерией двинул их вместе с танками.

Успех не заставил себя ждать. Уже к исходу второго дня наступления армии Черняховского без боя был освобожден город Щигры, а ещё через два дня Курск, один из главных рубежей наступления, отмеченный Рокоссовским в разговоре со Сталиным.

Не обошла госпожа Удача своей милостью и армии фронта, наступающие на его левом южном фланге. Они также смогли прорвать немецкую оборону и стали быстро продвигаться на запад, гоня перед собой остатки армий венгров и итальянцев. Вскоре ими были освобождены города Старый Оскол, Короча, Обоянь и Белгород.

Немцы пытались оказать сопротивление советским войскам в виде заслонов на пути их движения, но все их попытки оказались напрасными. Умело используя танковые соединения, комдивы и комполка обходили их с флангов, под угрозой окружения заставляя гитлеровцев в панике отступать. А если враг не сдавался, они уничтожали его мощными лобовыми атаками, переломав и раздавив орудия, намотав на свои гусеницы кишки их расчетов.

Слушая победные реляции командующего фронтом, Ставка в своих приказах хвалила комфронта, его командармов и весь личный состав победоносных соединений Воронежского фронта, не забывая при этом ставить перед ним все новые и новые задачи, торопя продолжить свое движение на запад, пока противник не пришел в себя и не наступила весенняя распутица, чье начало синоптики предсказывали в первой половине марта.

Особое внимание было приковано к самому южному краю фронта, его успехам придавали важное политическое значение. Не успели соединения 69-й армии освободить город Волчанск, как на командарма и командиров 270-й стрелковой дивизии и танковой бригады обрушился наградной дождь в виде орденов Богдана Хмельницкого различных степеней.

Этот боевой орден был специально изготовлен для награждения освободителей Советской Украины. Никита Хрущев, вновь став всесильным партийным владыкой на Украине, священнодействовал, осуществляя массовое награждение освободителей этим чисто украинским орденом.

Узнав, что советские войска вступили на земли Харьковской и Запорожской области, он буквально завалил Сталина просьбами поехать на фронт для вручения орденов в боевой обстановке.

– Это такое важное политическое событие! – пафосно восклицал Никита Сергеевич, заглядывая в глаза Сталину. – Бедная Украина ждала его целых два долгих года и, наконец, дождалась!

Верховный Главнокомандующий сочувственно кивал ему, однако, помня настоятельную просьбу Мехлиса держать Никиту подальше от фронта, отказал Хрущеву в поездке. Сказав, что маленькие города – это совершенно не тот уровень для лидера первого секретаря ЦК компартии Украины.

– Вот когда освободят Харьков, Сумы, Запорожье или Екатеринослав, вот тогда и поедешь, а пока ограничься поздравительными телеграммами. Там есть кому вручать ордена за освобождение нашей Советской Украины, – с ударением на последние слова произнес Сталин, но бедный Никита Сергеевич не услышал этого. Охваченный радостными патетическими чувствами, с хрустальной слезой на глазах, он стал пытаться доказать Сталину его ошибку в отношении Украины, однако вождь не захотел его слушать.

– Уймись, Микита, – недовольно буркнул Сталин и повесил трубку.

Произнесенное им слово было знаковым для Хрущева. В конце тридцатых годов, в период масштабных репрессий, в ответ на просьбу Хрущева увеличить квоту на расстрельные списки, вождь коротко написал в уголке письма: «Уймись, д…к». Точно так же вождь произнес в июле 1941 года, когда перепуганный Хрущев собирался оставить Киев, правда, при этом пригрозив ему расстрелом за паническое настроение.

Услышав предостерегающее «Уймись», Хрущев испугался, но не отказался от своих планов и изменил тактику. Теперь его главным объектом стал маршал Василевский, которому он звонил по три раза на дню, чтобы быть в курсе событий на украинских фронтах.

Кроме Василевского, первый секретарь компартии Украины звонил и командующим фронтами, и больше всех генералу Ватутину. С комфронта Малиновским у него были хорошие отношения, но в этот момент его фронт вел упорные и кровопролитные бои за Таганрог, который считался российским городом, и к освобождению Украины никакого отношения не имел.

Что касается генерала Рокоссовского, то он сразу разочаровал Никиту Сергеевича. Во-первых, он не делал особого различия, какие города освобождали войска его фронта, российские или украинские. Для него они все были – советскими городами. Во-вторых, комфронта не стремился любой ценой освободить Сумы или Харьков. Для этого, по его твердому убеждению, должны были быть созданы необходимые условия. И, наконец, в-третьих, Хрущев постоянно помнил, из-за конфликта с кем его отозвали в Москву из действующей армии.