— А в чем, собственно, кипяток? Ничего не случилось. Зацелуйский эти три дня не занят в спектаклях, четвертый день — наш день, потому как понедельник — выходной. Так? Я его увезу на рыбалку, он проветрится, проспится, отмякнет душой и во вторник пойдет в премьере. Оглохнете от аплодисментов, на бис пойдет. Так?

Режиссер высоко вскинул бывшие актерские брови и махнул рукой. Директор было насторожился, но тоже вяло отмахнулся:

— Не поможет: он меньше недели не пьет.

— Так уж четыре дня минуло, — возразил слесарь, — а остальные я на себя беру. Они, Зацелуйский, на природе очень отходчивы. Это я доподлинно затверждаю. Он мне сколько раз твердил: «Лука, на ландшафте не пью! Не пью, и все! Солнце, река, трава и тихо, тихо, как в детстве. Зачем же среди этого блаженства горькое социальное злозелье? Нет, я пью от бутафории, в среде искусственного света пыльной сцены, я от искусственного пью! А здесь, пардон, не проси — не буду!»

Вечером, садясь на речной трамвайчик, я наблюдал странную картинку: два старика спорили у трапа.

— Лука, еще одну и — ша!

— Ваня, ша — и ни одной!

— Да пойми ты, аспид, я на ландшафте не пью, впотребим по последней в пути, и кончен бал!

— Ваня, пойдем на нос, там ветерок…

— На нос я не пойду, я не выскочка, чтобы торчать на виду, пойдем на корму, там буфет…

— На корме гальюны, — урезонивал слесарь друга, — там воняет и тесно…

— Плевать на гальюны, — возражал Зрякин, — дело привычное, моя гримуборная третий год рядом с уборной, с дамской.

Вскоре Зацелуйский-Зрякин спал, положив голову на колени друга. А Лука жаловался мне:

— Вчера отопительную систему опробывал, три радиатора потекли, а я все бросил и еду. Человек не радиатор, верно? А какой человек? Большой актер! Выйдет к рампе, минут несколько помолчит, потом как скажет — зал молчит, подавлен зал! Ну что как пьет? Кто нынче не пьет-то? Главреж на последнем банкете до того упился, что пришел к заведующему сценой, встал на круг и просит: «Все, — говорит, — в глазах кругом идет — раскручивай меня в обратную сторону». Сами-то вы в театре бываете?

Я помялся — последний раз в театре я был года три назад, и то дальше буфета не дошел.

— Сами-то вы куда едете? — переспросил Лука, деликатно обходя один из острейших вопросов времени — отсутствие зрителя в провинциальных театрах.

— На Шамбайский плес.

— Это хорошо, — встрепенулся Лука, — это правильно. Мы тоже там сойдем. Место подходящее, главное — ни магазина, ни буфета нет поблизости и село на той стороне, а вплавь они не осилят…

Утро следующего дня я встретил в лучшей из компаний. Зрякин с похмелья молчал, сопел и пил Волгу. Лука, отдыхая от актерского красноречия, таскал одного за другим судаков-хлопунов, а я обдумывал, как сочинить очередную юмореску.

Полдень был еще лучше. Мы хлебали уху, сваренную заботливым Лукой, ели арбуз и мирно беседовали на темы искусства.