Когда это было? Это было очень давно? Да и было ли? Было!

Мы тогда ночевали у реки вдвоем: я и он, Тихонов, Сережка Тихонов, которого в школе звали Середа. Родятся на свете люди, как бы излучающие привет и теплоту. Он был таким. Его любили все, а он был совсем обычный мальчишка. Его вызывали к доске, и он вспыхивал. Он не мог лгать — просто не умел. Учитель по румянцу на щеках догадывался: «Тихонов урока не знает» — и спрашивал: «Не учил?» Середа опускал голову. «Садись, — говорил учитель, — хорошо, что не врешь, плохо, что не учишь».

В перемену мы ругали Середу: «Бузу такую не ответил. Шел бы к доске и крутил… Выкрутился бы…» Середа беззащитно улыбался, и, пока мы с гиканьем носились по двору, он читал учебник.

Хлеб тогда давали по карточкам. Нет, это было не в войну — раньше. Однажды Аркашка Фокин потерял карточки. Он сидел на парте и выл. Выл противно, в голос, утирая грязной рукой то один, то другой глаз, а слез не было. Аркашка знал, что слезы будут потом, когда отец задаст ему взбучку. Аркашкиного отца знали. Он был бондарь, высокий, сутулый человек, с тяжелыми руками. Пока Аркашку утешали, Середа решил какую-то задачку. Он что-то делил и умножал, потом заявил на весь класс:

— Тихо, пацаны! Тут с остатком получается по двести семьдесят одному грамму, и еще есть в остатке… — Потом, подумав, добавил: — В день на каждого. Все будут теперь получать хлеб в одной лавке, я сам договорюсь с продавщицей, я ее знаю. А ты, Аркашка, не гунди: перебьемся.

Мы не поняли Сережкиного расчета. Когда он разъяснил, все дружно заорали: «Правильно!» Молчала только Зинка. Ее дразнили, называя Лишенкой.

Потом она тихо сказала:

— Карточку получаю только я, мы живем на нее с мамой.

Середа задумался и объявил:

— Кто не может поделиться с Аркашкой хлебом, поднимите руки, я пересчитаю…

На другое утро в школу пришел Аркашкин отец. Он нашел Середу и, комкая в руках фартук, хмуро сказал:

— Это вы того, ребята… Это, конечно, по-артельному, правильно. Только не надо. Я получаю рабочую пайку.

Аркашка стоял рядом понурив голову и ковырял в парте дырку от сучка. Ковырял до тех пор, пока отец не стеганул его фартуком. Аркашка сейчас же, как заводной, захныкал. Отец стеганул его еще раз и, сказав «цыть», крепко, как равному, пожал Середе руку.

В ту ночь мы ночевали с Середой на берегу Алгазы. Она и теперь жива, эта маленькая речка-жилка, только сильно обсохла. Сережка умел все, он был сыном ловца: мог плести игличкой сеть, умел запрягать лошадь и выкопать в земле печку-двухдымку, умел солить и коптить рыбу, а главное — умел ее ловить. Втайне я завидовал приятелю.

Перед рассветом Середа проснулся и разжег огонь. В то время упала, оставляя мгновенный, неуловимый свет, еще одна звезда. Он проводил ее глазами и задумчиво сказал:

— Вот еще чья-то звезда закатилась…

— Метеорит, — поправил я.

— Все равно звезда, — упрямо повторил Середа, — бабка мне рассказывала, что у каждого есть своя звезда.

— Так это бабушкины сказки.

— Я знаю. А все равно хорошо думать, что у тебя тоже есть звезда. А ты загадал себе звезду?