«Джон-Пол Колберт, шестнадцать лет, билетер, нанятый на полставки поднялся на балкон, чтобы выяснить природу странных звуков, послышавшихся за несколько минут до начала представления. Его туда отправил хозяин помещения театра м-р Зарбур. Сразу после этого началось возгорание на балконе. Послышались крики: «Пожар», и начался весь этот огненный ад. Огонь разгорелся еще сильнее, балкон рухнул на сидящих под ним ничего не ожидающих детей.
Пожарные заявляют, что, возможно, огонь и послужил причиной обвала конструкции балкона. Находясь на обрушивающемся балконе, Колберт получил сильную черепно-мозговую травму. Он пришел в себя несколько дней спустя, находясь в больнице. Он был допрошен сразу, как к нему вернулось сознание. В настоящее время он находится в центральной больнице города Викбурга».
«А что с мистером Зарбуром?» — подумал он. Продолжая искать в газетном тексте его имя, он нашел следующее:
«Зарбур, который был владельцем и управляющим театра «Глобус» последние тридцать два года, получил шок и обратился к семейному врачу. Инспектор по безопасности городского строительства Кирилл Чатман сослался на ряд нарушений муниципального кодекса, обнаруженных еще в Августе. Инспекция обязала мистера Зарбура произвести капитальный ремонт конструкции здания в течение ближайших девяносто дней. Со дня инспекции прошло девяносто четыре дня прежде, чем случилась это трагедия».
Собирая рассыпавшиеся страницы, дотошно и при этом рассеянно, Джон Пол взвешивал все, о чем он прочитал в газете. Руки не подчинялись его сознанию. Перед его глазами снова и снова проплывали одни и те же кадры: обрушивающийся на детей балкон.
«Почему балкон рухнул?»
«Потому что он был завален всяким хламом», — сказал он себе.
«Может, он рухнул, потому что пол был охвачен огнем, из-за чего вся конструкция ослабла?»
«Мог ли горящий картон так быстро прожечь пол?»
«А кто поджег весь этот балконный хлам?»
«Я», — тихо закричал он.
«Я… я… я…»
Ночь. В палате мертвая тишина. Ни гудения, ни писка от аппарата, который раньше стоял около него. Мягкое шарканье ног медсестер в коридоре, перемещающихся из палаты в палату. Тонкая занавеска отделяла его от темноты.
Откуда-то доносились голоса телевизионных дикторов или персонажей телесериалов. Телевизор в его палате висел под потолком в углу, напоминая в темноте огромного слепого циклопа. Монотонный голос в громкоговорителях внутренней связи перечислял фамилии врачей: «…доктор Конри, зайдите к главврачу… доктор Тайбетс… вас ждут в приемном отделении…» Иногда мог динькнуть тихий, аккуратный звоночек над дверями лифта, которые затем открывались и закрывались.
Он незаметно задремал, погружаясь в сон и всплывая на поверхность реальности, не осознавая, что он засыпает. Ему что-то снилось, но он не мог вспомнить, что — лишь какое-то настроение, аура, мрачное настроение и аура печали и потерь. Сон, который он все-таки запомнил, был про дождь: проливной дождь лился везде, даже в помещении, над которым были крыша и потолок. Капли становились серебряными, затем красными, а затем кроваво-красными.
Реальность представала перед ним в полудреме. Он смутно различал через прикрытые веки очертания комнаты, двери, приведение, вплывшее в палату. «Нет, это не приведение», — подумал он, привстав и сощурившись. Это была женщина в сером плаще. Она смотрела на него черно-серыми глазами, которые сжигали его заживо, будто излучали невидимый огонь.
Она подняла руку и показала на него пальцем:
«Ты!»
Он не знал, что в один единственный слог можно вложить столько ненависти.
«Ты!» — снова она изрыгнула это короткое слово.