— Какая прелесть, — говорит мама Ханне. — Пять — это чудесный возраст.

Ей явно удалось вжиться в роль заинтересованной собеседницы.

— А как твои дети, Ронан? — поворачивается она к противоположному концу стола. Я гадаю, специально ли она не включает Северин в свой вопрос. А вообще… нет, гадания тут ни к чему. Несмотря на впечатление богемной небрежности, которое она так старательно пытается создать, моя мать почти ничего не делает случайно.

— Хорошо, — отвечает папа. — Спасибо, Араминта. Они скоро пойдут в детский сад, не так ли? — поворачивается он к Северин.

— Oui, — отвечает она. — Мы подыскиваем им французских нянечек. Так важно, чтобы они воспитывались… как же это?.. Двуязычными, как я.

— Ты знаешь два языка? — спрашиваю я, не сумев сдержать нотки раздражения.

Если Северин и заметила, то не подала виду.

— Oui, — небрежно пожимает плечами она. — В детстве меня отправили в английский интернат для девочек. И мои братья тоже ходили в школу в Англии.

— Боже мой, — говорит моя мать, все еще обращаясь только к папе. — Наверное, в твоем возрасте это так выматывает, Ронан.

Не дожидаясь его ответа, она хлопает в ладоши.

— Пока нам подают второе блюдо, — говорит она и встает, — я бы хотела кое-что сказать.

— Не стоит, мам, — прошу ее я. Все смеются. Вот только я не шутила. Она уже напилась? Оценить трудно, потому что мы все уже неплохо выпили. И все равно с мамой это не имеет никакого значения. Она и без алкоголя никогда себя не сдерживает.

— За мою Джулию, — говорит она, поднимая бокал. — С самого твоего детства ты точно знала, чего хочешь. И горе тому, кто встанет у тебя на пути! Я никогда такой не была — мои желания меняются от недели к неделе, и, наверное, именно поэтому я всегда была так чертовски несчастна. Но нет, ты всегда знала. И добивалась того, чего хотела, — боже, я уверена, что она разглагольствует, потому что я запретила ей говорить тосты на самой свадьбе. — С того момента, как ты рассказала мне про Уилла, я знала, что ты будешь с ним счастлива.

Не такая уж она и ясновидящая, если учитывать, что в том же разговоре я ей сообщила, что мы уже обручены. Но мама никогда не позволяет нелепым фактам испортить красивую историю.

— Разве они не чудесно смотрятся вместе? — спрашивает она. Гости тихо соглашаются. Мне не нравится, что она выделила в этом вопросе слово «смотрятся».

— Я знала, что Джулс нужно найти кого-то столь же целеустремленного, как и она, — продолжает мама. Мне послышалось, или она как-то резко сказала «целеустремленного»? Наверняка понять трудно. Через стол мы снова пересекаемся взглядами с Чарли — он-то давно знает, что такое мама. Он мне подмигивает, и я чувствую, как в глубине живота зарождается тепло. — И у моей дочки такой хороший вкус. Мы все это знаем, правда? Ее журнал, прекрасный дом в Ислингтоне, а теперь еще и этот потрясающий мужчина, — мама кладет руку с красными ногтями на плечо Уилла. — У тебя всегда был наметан глаз, Джулс.

Точно, как будто я выбрала его под новую пару туфель. Как будто я выхожу за него замуж только потому, что он идеально вписывается в мою жизнь…

— И любому это покажется безумием, — продолжает мама, — вытащить всех на этот ледяной и богом забытый остров. Но для Джулс это очень важно, и только это имеет значение.

Это мне тоже не понравилось. Я смеюсь со всеми остальными, но на самом деле беру себя в руки. Мне хочется встать и сказать свою речь, как будто она прокурор, а я адвокат. Не так же мы должны себя чувствовать, когда любимые что-то про нас говорят?

Вот вся правда, которую моя мама никогда не скажет: если бы я не знала и не добивалась, чего хотела, то так бы и сидела на месте. Мне пришлось учиться тому, как идти к успеху. Потому что моя мать, черт ее дери, мне точно никак не помогала. Я смотрю на нее в этом воздушном черном шифоне — как противоположность свадебного платья — и сияющих серьгах, с бокалом игристого шампанского в руке и думаю: ты не понимаешь. Это не твоя заслуга. Ты ничего не сделала. Это я все спланировала, несмотря на тебя.