Месье Ганьон засунул письмо, которое держал в руках, в карман сюртука, затем осмотрел ее от кепки до ботинок.

– Ваша одежда, – сказал он тем же официальным тоном, который звучал в их первую встречу.

Натали приосанилась.

– А что не так?

– Как так вышло, что вы, э-э-э… почему вы одеты как парень?

– В платьях не всегда удобно, – сказала она тоном, предполагающим, что ему и так это известно.

Он повернул голову, не сводя с нее глаз.

– И поэтому вы не в платье? Из-за неудобства?

– Да. Нет, – сказала она, краснея. Она не хотела это обсуждать, и вообще это было не его дело. – А вы почему здесь?

– По делам. – Он посмотрел на дверь и почесал ладонь.

– Это же значит, что вы получите письмо?

Месье Ганьон посмотрел ей в глаза, приподняв брови:

– Что?

– Ваша ладонь. – Натали мысленно поблагодарила маму за то, что научила ее искусству менять тему разговора. – Есть примета: если чешется ладонь, значит, идут письмо или деньги – забыла, что именно.

Он хлопнул в ладоши, и на губах его мелькнула улыбка.

– Значит, про брюки и кепку не расскажете?

Натали скрестила руки. Она никогда не встречала человека, одновременно настолько привлекательного и настолько раздражающего. Каждая их новая встреча открывала в нем новую грань. Что было сегодня: вежливость, любопытство или неловкость? Может, все сразу? Симона говорила Натали, что он, наверное, влюбился в нее, по крайней мере, в какой-то степени, но Симона вечно парила в облаках романтических мыслей. Не то чтобы Натали не нравилось, если бы месье Ганьон не был на самом деле в нее влюблен.

– Я предпочла бы не рассказывать.

– Не буду настаивать, – сказал он, переступая с ноги на ногу. – Хорошего дня, мадемуазель Боден. Полагаю, до встречи в морге. Вы же туда ходите каждый день.

– Я…