– Откуда у тебя это? – спросил старлей.

– Купил в книжном в Москве. Значит, слушай, тут штаб армии, немцы своих генералов эвакуируют по этой улице, сейчас наши танки обгонят их по соседним улицам и перекроют отход. Нужно взять в плен генералов и доставить их советскому командованию, это наши войска точно воодушевит. Пошли своих, чтобы пленили их, нам, сам понимаешь, не до этого, мы дальше давить этих тварей будем. Ещё два наших танка на соседней улице, не стреляйте по ним.

– Добро. Карту одолжишь?

– Дарю.

Старлей побежал к генералу, тот только что подскакал в сопровождении свиты, и стал передавать ему мои слова, а я неловко, из-за раненой ноги, забрался в люк и, закрывшись, начал действовать. А то действительно генералы уйдут. Хорошо, там улица техникой запружена была, образовался затор, который стремительно убирают, но шанс их перехватить ещё есть. Да ещё какой! Если что, я моторы на машинах поломаю, но сбежать им не дам.

Выезжать на перекрёстки, где полыхали самоходки, я не стал, сдал назад, между прочим, на танки в качестве десанта забрались бойцы, сабли им не особо мешали, и мы дворами и огородами стали объезжать площадь, пересекая улицы и там посылая снаряды в ту технику, которую самоходки не уничтожили. Пулемёты снова работали не преставая, пехоты немало вокруг было, и мы её изрядно проредили, потери в десанте, правда, тоже были, но мы смогли вырваться на улицу, где были генералы. Не ушли. Пулемёты смели их охрану. Убедившись, что их вяжут и грузят в несколько захваченных машин, я сопроводил этот ценный приз к советскому генералу, дальше тот сам решит, что делать, а я продолжил воевать, немцев в городе хватало, и где они находятся, мне известно, как и на что направлены стволы их пушек. Поэтому всегда внезапно появлялся с тыла и открывал губительный огонь.

Однако, как я ни прикрывал свои машины, сначала один танк загорелся, продолжая вести бой, попал под случайный выстрел, второй подожгла наша тридцатьчетвёрка, которая была с кавалеристами. В её двигатель два снаряда всадили, и танк превратился в неподвижную мишень, но боеприпасы были, и он продолжал вести по немцам огонь. Кажется, советские танкисты поняли свою ошибку, видя, по кому танк стреляет, но ничем помочь не могли, экипаж «сгорел», воюя до конца. Кавалеристы, глядя на такую «самоотверженность» «команды инвалидов», сами дрались как черти, и постепенно город был очищен. О да, пусть городок небольшой, но сильной бронегруппой под моим командованием и всего шестью ротами кавалеристов взять его удалось.

Самое сложное – это железнодорожный узел за окраиной города, который был хорошо укреплён, я сунулся туда с тремя танками, и тут же на открытой местности потерял одну машину, которая тоже превратилась в огневую точку, и, пока два танка пятились, тот вёл огонь, ослабляя оборону на этом направлении. Неплохо справился. Проблема была в том, что у оставшихся машин закончился боезапас, так что я отогнал их за дома на окраине Волоколамска и достал из браслета боезапас, всё равно никого рядом, кавалеристы по всему городу рассыпались, и я один работаю. Местные жители прятались. Нормально.

После пополнения боекомплекта, используя дома как укрытия, я на миг высунулся и сделал прицельные выстрелы. На путях открыто стояли эшелоны, ещё один, дымя паровозной трубой, пытался покинуть станцию. На нескольких его платформах были немецкие танки четвертой модели. В некоторых уже находились экипажи, и они прямо с платформ тоже вели огонь, и один из моих домов-укрытий начал гореть. Но и мы действовали тоже на поражение: горели цистерны с топливом одного из эшелонов, была разбита часть зенитных средств, которая сожгла на подходах наш третий танк, и сейчас мы стреляли по танкам на платформах, благо они были к нам бортами повёрнуты. Два загорелись. И расстреляли паровоз эшелона, который пытался уйти, и тот, горя, стал замедляться. Я даже удивился, что попали, он был за пределами дальности стрельбы наших пушек.

Также мы стреляли осколочными по грузовым вагонам. Наверняка в некоторых снаряды перевозились, и я хотел вызвать их детонацию. Судя по тому, как танкисты спешно покидали свои машины, моя догадка была верна. Рванули сразу три вагона, да так, что даже нас тряхнуло, а на станции вообще царил ад, часть танков сбросило с платформ. А мы продолжили огонь и, видя, что на станции паника, на предельной скорости покатили к ней. Объезжая лужи горящего топлива, вытекающего из полыхающих цистерн, и не прекращая вести огонь, мы проехали станцию, ворвались на территорию пакгаузов и погнали перед собой толпу немцев. Меня не удивило такое их количество, с одного эшелона как раз разгружалось, как я понял, свежее пополнение. Выгнав их на поле, я давил, расстреливал их из пулемётов и работал пушками. Некоторые немцы умудрялись заскакивать на броню, но, прикрывая друг друга, мы сметали таких хитрецов пулемётами.

Однако именно они и положили конец моей группе. Смогли поджечь мой танк, бросили на моторное отделение подожжённую канистру, которая вспыхнула, горевшее топливо стало протекать на мотор, и в боевом отсеке стало светлее, а дышать тяжелее. Второй танк тоже пехота остановила, сначала мину зашвырнули под гусеницу, точнее, их с десяток кинули, но увернуться от всех не получилось, а потом и его, обездвиженного, подожгли. Немцев было слишком много, и несмотря на то, что их было с батальон, больше шести сотен, то есть две роты, мы положили. Остальные всё же справились с нами, и это на открытой местности. А второй танк до конца прикрывал мою машину, которая, пылая, понеслась к реке. Аккуратно скатившись под обрыв, уходя от огня пехоты, я вывалился из танка и стал кататься по снегу, сбивая пламя. Одежда обгорела, шею опалило. Почему-то защита от огня не спасла, надо будет с этим разобраться. А танк, ревя мотором, проехал чуть дальше и провалился в реку, по самую башню. Там огонь стих, только из башни, истончаясь, всё ещё шёл дымок.

Я встал. Одежда на мне парила, что-то ещё тлело. Помогая себе руками, я стал карабкаться наверх обрыва и обнаружил, что в мою сторону бежит до взвода немцев. Я достал из браслета МГ, поставил его на сошки и открыл огонь. Тут ещё тридцатьчетвёрка кавалеристов, явно двигаясь по следам гусениц моих танков, тоже выскочила на поле и стала гонять выживших немцев. Ну и я помогал, не давал её обездвижить или ослепить, закрыв смотровые щели. Немцы, бежавшие ко мне, наполовину были мной прорежены, остальные залегли и активно отстреливались. Поэтому я, дотянувшись, свернул всем «руками» шею, а то высунуться не давали, пули так и свистели над головой, и уровень заряда моей защиты заметно просел. Я мимоходом зарядил его до полного, одновременно меняя пулемёт, а уже расстрелял всю ленту. Да, я не перезаряжаю пулемёт, а меняю на другой, снаряжённый. С учётом того, что у меня их три десятка, бой вести смогу долго. Но не довелось, экипаж тридцатьчетвёрки, разогнав оставшихся немцев, покатил ко мне, ревя дизелем и звеня траками. Снова по колее от моей машины двигался.

Я убрал пулемёт и встал, показывая край обрыва, а то ещё загремят вниз. Танк замер передо мной, и открылся люк мехвода, который махнул рукой, подзывая к себе. Хромая, я подошёл и головой вниз стал забираться в боевой отсек машины, мне помогали в несколько рук. Пришлось сесть на пол за сиденьем стрелка-радиста, очень тесно было. Пока танк разворачивался и катил обратно, мне протянули подключённый шлемофон стрелка, а то мой обгорел, торчали куски и обрывки. Надев его, услышал вопрос, видимо от командира танка:

– Где остальные?

– Больше никого. Из «инвалидной команды» только я выжил.

– Жаль. Воевали вы просто здорово. Я никогда не видел такой выучки и взаимодействия. Как единый организм. Я давно воюю, с июля, но такого ещё не видел, а повидал многое.

– Все ветераны были. Я сам зенитчик, только командовал, куда стрелять, а остальное всё – эти парни.

Вытирая лицо, я осмотрелся: гильз полно, а боеукладка пустая, теперь понятно, отчего экипаж только пулемёты использовал.

Вдруг нас изрядно потрясло, похоже, мы через рельсы проехали. Потом стали поворачивать то в одну сторону, то в другую, явно по городу ехали. Я поинтересовался:

– Куда мы?