Книги

Спасти человека. Лучшая фантастика 2016

22
18
20
22
24
26
28
30

Одним движением натянув трусики с джинсами и застегнув только одну пуговицу, Юлька оборачивается к подонку. Слизывает кровь с прокушенной губы и ровным голосом напоминает:

– Печенье.

– Печенье, печенье… Заладила как попугай… Что, «пожалуйста» мать с отцом говорить не научили, когда просишь?

– Я тебя… не прошу! – цедит Юлька сквозь зубы. Глаза ее опасно прищурены. Рука Палыча тянется к торчащей из-за пояса рукояти «макара», но внезапно хозяин продмага, словно разом постарев еще лет на десять, устало машет куда-то вправо:

– Там, в коробке. Вторая полка. Бери и проваливай.

Юлька не бежит, нет. Делает вперед шаг, другой. Вот и коробка. Рядом зачем-то лежит молоток с длинной ручкой ядовито-желтого цвета. Запустить в картонное нутро обе руки. Под пальцами шуршит и похрустывает. Маленькие полупустые пакетики. И легкие. Совсем-совсем легкие.

– Это. Чипсы. А мне. Нужно. Печенье. – Юлька словно выплевывает каждое слово. Смотреть на Палыча нет сил.

– А мне насрать, что там тебе нужно, – доносится от стола. – Не хочешь чипсы – бери, вон, сухари. Ванильные. Еще сушки есть. С маком или с солью. А печенья нет. Не завезли, прикинь?!

Последнее почему-то кажется Палычу очень смешным. Он булькающе хохочет, запрокинув голову и прикрыв глаза. А Юлькины пальцы ложатся на обрезиненную рукоять молотка…

* * *

– И вот понимаете, Юлечка, мы с Лизой остались совсем одни, – размахивая руками, продолжает рассказ Николай Федорович. Видно было, что пожилой мужчина истосковался по общению. Кажется, ему решительно все равно, что Юлька отвечает односложно, а то и вовсе мычит что-то, сосредоточившись на рукоятках тяжеленной строительной тачки и асфальте впереди себя. Один раз девушка, увлекшись разговором, зазевалась, вихляющееся колесо налетело на камень, в результате чего половина груза оказалась на земле. Николай Федорович, всплеснув руками, принялся собирать, что-то причитая. Юльке он не сказал ни слова, но смотрел так, что щеки и уши ее мигом вспыхнули от стыда и горели всю дорогу, несмотря на холодный ветер.

С Николаем Федоровичем Юлька встретилась на углу Космонавтов и Нижегородской. Он со своей тачкой едва тащился по узкой полоске тротуара, делая частые остановки и тяжело дыша. Высокий, сутулый, с очень морщинистым темным лицом, украшенным выдающимся носом, на котором кривовато сидели очки с толстенными стеклами. Лба не видно из-за низко надвинутой вязаной шапки неуместно жизнерадостного в этом царстве серости розового цвета. Кажется, женской. Его плащ оттенка кофе с молоком лет двадцать назад явно был последним писком моды, да и сейчас выглядел весьма опрятным. Даже аккуратно пришитую на рукаве заплатку старательно подобрали почти в тон. А что больше всего добило Юльку – галстук. Узенькая темно-синяя «селедка», видневшаяся на груди мужчины. В нашем! Долбаном! Мире!

– Здравствуйте, девушка! – откашлявшись, обратилось к ней это чудо. – Скажите, не могли бы вы проводить меня? Тут не очень далеко. Я заплачу.

– Вы не подумайте ничего такого, мы привыкли, – продолжает тем временем Николай Федорович. – В конце концов, моя мама пережила Блокаду. Сейчас условия все-таки несравнимо лучше…

Юлька стискивает зубы, чтобы не ответить чего-нибудь резкого. О Блокаде она, разумеется, знает, но люди тогда не вымирали от неведомого вируса целыми городами, исходя рвотой и кровавым поносом, раздирая ногтями плоть, покрытую гноящимися язвами. Так что нет у него никакого права решать, что лучше, а что хуже. И ни у кого нет!

– Разве что без лифта на четвертый этаж тяжеловато бывает, да. Знаю-знаю, вирус особенно стоек на высоте. Вы вот, например, в подвале живете?

Юлька молча кивает, глядя на дорогу и только на дорогу. В результате чего ухитряется в самый последний момент разминуться с открытым канализационным люком.

– Лиза тоже предлагала мне поначалу. Но я сказал: зачем? Мы с тобой уже старые, чему быть, того не миновать. Когда столько лет жил, как человек, поздновато напоследок учиться жить, как крыса…

Без лифта и впрямь оказывается очень тяжело. Пока Юлька, навьюченная, как ишак, преодолевает пять лестничных пролетов старой архитектуры с высокими ступеньками, с нее сходит семь потов, а мышцы начинают противно подрагивать уже ко второму. Уронив на пороге нужной квартиры полосатые «челночные» сумки, девушка прислоняется к дверному косяку, тяжело дыша.

Из глубины квартиры до нее доносится нежное воркование:

– Лизочек! А вот и я! Как ты, моя милая? Да, задержался немного, ты уж прости меня, дружок. Зато столько всего нашел! Сейчас вскипячу водички, покушаем, попьем чайку. А пока я то да сё, хочешь печенья? Ой, последнее осталось. Но ты кушай, кушай, не стесняйся. Я же знаю, ты любишь…