– Так… – Андропов помолчал, рассеянно разглядывая свои пальцы. Потом вскинул на Жору сузившиеся глаза. – Как у вас сочетается этот мелькающий и у нас, и у американцев подросток и проявленная способность к аналитическому творчеству?
Жора нервно дернул щекой. Этот вопрос мучил его давно.
– Понятно, – сказал он, – что для аналитической работы столь высокого уровня нужен совершенно определенный жизненный опыт, которому неоткуда взяться у подростка. Соответственно остается всего два варианта: подросток как напарник – и подросток как личина. И я все больше склоняюсь к последнему варианту.
– Личина… – Андропов проговорил, как прожевал, точно пробуя слово на вкус. Потом снял очки и устало потер глаза. – Да, умеете вы подобрать слова. И что за той личиной прячется, как думаете?
Жора развел руками:
– Я даже не уверен, что это можно назвать человеком. Но, похоже, советский.
– Советский нечеловек? – неловко пошутил Андропов. Полные губы разъехались в полуулыбке, но глаза остались серьезны.
– Вопрос определений, – живо откликнулся Минцев. – Мы явно видим не все его возможности, раз он продолжает нас удивлять. Поэтому нельзя исключать и самых фантастических гипотез, вплоть до того, что биологическая его сущность может значительно отличаться от привычной нам. А вдруг он – полиморф, способный к радикальному изменению внешности? Тогда достаточно легко решается парадокс между внешностью и специфическим опытом: подросток – это лишь безобидный и не вызывающий подозрения образ, принимаемый на время проведения операции.
В глазах у Андропова заворочалось тяжелое недовольство, и Жора взмахнул кистью:
– Конечно, это лишь одна из гипотез… – Он чуть поколебался и добавил: – Так же как вы не можете исключать худших вариантов относительно идущей мимо нас информации «Сенатора», и мы в оперативно-розыскной работе должны учитывать возможность самых тяжелых раскладов. Всегда остается вероятность, что все не так плохо и подросток – лишь связной. Тогда все решится гораздо быстрее.
– Ладно, – согласился с этим Андропов и неожиданно миролюбиво улыбнулся. – Чем-нибудь меня порадуете еще, Георгий?
– Обязательно, Юрий Владимирович, – бодро ответил Минцев. – «Сенатор» время от времени ошибается, и вот это – самое важное. Его видели мельком мы. Судя по всему, мельком его видели и американцы – иначе с чего бы они фотографировали мальчиков-подростков именно в профиль? Раз он не смог предотвратить своих засветок на операциях, значит, он не всеведущ. Что ему стоило проверить, к примеру, наличие поста наблюдения у того почтового ящика? Я не верю в легкомыслие такого размера. У его способности есть какая-то «слепая зона». Вот через нее мы и будем его ловить.
– Искать, – поправил Андропов, – пока только искать. А вот когда найдем… Решать, что делать с найденным, будем уже не мы. И это, Георгий, очень, очень хорошо.
Несмотря на поздний вечер, родители ввалились в квартиру с шумом – видимо, заметили с улицы свет на кухне. Я выметнулся им навстречу и зашипел свирепым шепотом:
– Тихо вы! У меня там, – мотнул головой в сторону своей комнаты, – девушка спит!
– А что, смело… – произнес папа после короткой заминки.
От него слегка тянуло коньяком, но глаза были трезвыми, а теперь еще и озадаченными.
Мама беззвучно хлопнула ртом и начала торопливо сдергивать с себя сапожки.