– Разворачивай, кому говорят!!! Разворачивай!

– Кукиш тебе! Князь приказал.

– Вон, князь твой! Позади! Худо ему! Я помочь могу. Разворачивай, кому говорят! Утеку ведь!

– Куда?! – не сразу сориентировался тот.

– Туда!!! – ткнул тот пальцем, указывая направление.

Князя уже не было. Видимо, тому было действительно плохо. Или, не хотелось в это верить, погиб в бою. Развернувшись, князь ринулся прямо в самую гущу, ведя коня, отчаянно работая мечом, кромсая уже без разбору налево и направо. Булыцкий не отставал, пиная, лягая, колотя древком обступивших его воинов. Момент, и они прямо в центре, где на земле, судорожно хватая воздух ртом, лежал, держась за грудь, Дмитрий Иванович.

– Хоругвь держи! – с трудом перекрикивая гвалт схватки крикнул пенсионер, на ходу вручая Владимиру знамя. Слетев с коня, тот бросился к князю.

– Держись, князь! Держись! – судорожно рассыпая хрустящие упаковки, бормотал тот. – Вот вы где! – нашел он наконец нужные препараты. – Ч-черт! – выругался он, сообразив вдруг, что нужна бы вода, а он по запарке и не сообразил. Тело действовало быстрее разума. Рядом с ним грохнулся на колени раненый воин-кочевник. Ударом клинка ему рассекло артерию. Не помня себя, Николай Сергеевич схватил валявшийся на земле чей-то шлем и ринулся к мужчине. Секунда, и на дне емкости раплескалась горячая алая жидкость. Еще пара секунд ушла на то, чтобы вытряхнуть из пузырька нужное количество капель корвалола и разнокалиберных кругляшков.

– Пей! – подсунув под самый нос Дмитрию шлем, учитель впихнул ему в рот горсть таблеток. – Пей, говорят тебе! – прорычал он, наклоняя емкость так, чтобы кровь попала в рот князю. – Да пей же ты!!! – Дмитрий Иванович закашлялся, едва не расплескав содержимое, но все же выпил. – А теперь эти! Под язык!!! – Донской замотал головой, послушно принимая кругляшки нитроглицерина. – Ну и слава Богу! – окруженный со всех сторон кольцом московитов, он принялся обмахивать посеревшего Дмитрия, подгоняя кислород. Минута, другая, третья, и того начало отпускать: лицо вновь приняло нормальный цвет, дыхание выровнялось, а тело расслабилось.

– Что за зелье подсунул?! – чуть придя в себя, поинтересовался князь. – Все. Думал, Богу душу отдам, – прошептал он.

– Таблетки, – положив голову воина на колени, продолжал тот работать остатками торбы, действуя ею как опахалом. – Они в грядущем на каждую хворь почти будут отдельные. А ты не обессудь, – вспомнив про Милована, продолжал тот, – ежели брюхо прихватит. Для тебя уж больно непривычно.

– Да пусть бы брюхо лучше, – уже чуть уверенней отвечал его собеседник.

А на поле боя все снова переменилось. Московиты собрались под хоругвью Донского и снова отвлекли внимание на себя. Монголы ринулись в бой. В этот момент из пролеска появилась новая, свежая рать русичей. Врезавшись в бурлящую массу, свежие силы принялись рьяно рубить пришельцев, да так, что те, не выдержав, окончательно бросились врассыпную. Сначала, развернув лошадей, потекли всадники. Быстро оценив расстановку сил, понеслись они к прилеску; через узенькое устье между двумя посеревшими от пыли холмами. Вслед за ними, но не особенно усердствуя, ринулась русская конница. Улюлюкая и выкрикивая в спины утекающим вздорные слова, гнали тохтамышевцев прямо к тем самым спасительным холмам.

Секунда – и хрип лошадей вперемешку с отчаянными воплями донеслись до слуха московитов. То тохтамышевские всадники со всего ходу угодили в подготовленную Дмитрием Ивановичем засаду. В низине между холмами заранее щедро были рассыпаны железные шипы чеснока, а сами подъемы – устланы сетями да колючей проволокой так, что лошади путались и рушились на землю, сбрасывая всадников. На вершинах же холмов выросли фигурки дружинников, вооруженных мощными луками да арбалетами, и на отступающих снова пролился дождь смерти.

– Руби собак! – зычно взвыл Владимир Серпуховской, на ходу возвращая старику древко. – Ты теперь хорунжий! Заслужил!

Облаченный в черную свою футболку, он и в самом деле теперь выглядел ох как грозно! Вздрогнул даже пенсионер, едва только представил летящего с копьем наперевес князя, на груди которого ярким пятном красовался мертвец, поднимающий боевое знамя. Впрочем, долго рассматривать картину эту не получилось; приступ князя хоть и прошел, все равно лучше приглядывать было бы за ним, и Булыцкий, развернувшись и опираясь на древко хоругви, похромал назад.

– Принимай, князь, дар, – пошатываясь и еле держась на ногах, подковылял к ним Тверд, удерживая сдернутого им с коня Тохтамыша. – Утечь хотел, шельма. Насилу словил, – толкнул тот Тохтамыша так, что тот, запнувшись, грохнулся на колени рядом с победителем.

Проверенный на Куликовом поле маневр снова удался. Свежее подкрепление врезалось в нестройные ряды монголов, сминая и разнося то в клочья. Не выдержав такого, те рассыпались на отдельные черные точки, в панике разбегающиеся в разные стороны. Русичи, азартно переругиваясь и улюлюкая, бросились пленять беглецов.

Потеряв хана, монголы растерялись и, окончательно пав духом, начали беспорядочно метаться по полю. Впрочем, и московиты уже особенно не бушевали. Окружив отступающих, они заставляли бросить оружие и сводили в сторону, где пленными уже занимались ратники под руководством Владимира Храброго. Он уже разводил по сторонам монголов и рязанских да прочих русских, перешедших на сторону Тохтамыша, распоряжался, куда и каких раненых, куда и каких убитых.

– Руку дай, чужеродец, – попросил князь. – Да подняться помоги.