— А вот мы сейчас и выясним! — пробурчал я, постепенно заводясь. — Это очередной шанс взять языка. Ты в ногу с такого расстояния попадешь?

— Спрашиваешь! Конечно, попаду! — обиженным тоном ответил Миша.

— Тогда стреляем по команде! — и в это момент немцы, гогоча над какой-то шуткой, подошли к обочине и, расстегнув ширинки, стали мочиться, стараясь скрестить струйки. — Пли!

Выстрелы грянули синхронно. «Мой» рухнул кулем — пуля раздробила коленную чашечку. «Мишкин» успел сделать несколько шагов и даже попытался стащить со спины винтовку. Пришлось успокоить его вторым выстрелом — уже навсегда.

— Быстро вперед! Я оттаскиваю тела, а ты убираешь мотоцикл! — крикнул я, срываясь с места, как на стометровке.

Раненый истошно завопил от боли, когда я, схватив его за воротник, поволок в рощицу. Не обращая внимания на крики, быстро снимаю с него портупею со снаряжением и скручиваю руки за спиной плечевым ремнем. Второй ремень накладываю как жгут чуть повыше колена. В ближайшие полчаса не сдохнет — и то хорошо. А дольше жить ему и ни к чему.

При внимательном рассмотрении выяснилось, что в «своего» ганса Барский все-таки попал — у мертвеца обнаружилась поверхностная рана на бедре. Мишка, донельзя огорченный досадным промахом, гордо отказался от помощи и в одиночку ворочал тяжелый байк, пытаясь закатить его в кусты. Наконец ему это удалось, и он сразу принялся за маскировку. А я тем временем пробежался по дороге — никто на подмогу фашистам не рвался, вокруг было тихо. Блин, опять повезло? Тенденция, однако… И не сказать, чтобы приятная — жизнь-то полосками идет. Раз повезет, два повезет, потом ка-а-а-ак даст! По голове! И в самый неподходящий момент! И потом… Как там Суворов говорил? Который Александр Васильевич, а не Виктор… «Раз счастье, два раза счастье — помилуй бог! Надо же когда-нибудь и немножко умения».

Ну что же — применим немного умения. Я как мог, наскоро, замел все следы на дороге. Правда, теперь вместо следов волочения остались белые пылевые проплешины, перекрывающие отпечатки протекторов. Ну и хрен с ними! Сразу не заметят, а всю ночь я здесь сидеть не собираюсь. У меня есть пятнадцать-двадцать минут, чтобы расколоть ганса. А потом придется отсюда сваливать, и быстро — дружки несомненно хватятся пропавшего экипажа.

Ну, приступим… Подхожу медленно, потихоньку заводя себя. Все-таки, если ты не садист, психологически очень тяжело пытать живого человека, хоть и врага, — особенно делая это на холодную голову. Хотя сейчас много времени на разогрев у меня не ушло — достаточно было вспомнить усеянное детскими телами пшеничное поле рядом со сгоревшим поездом.

— Na ja, hübscher Junge, lass uns reden?[7] — ласково спросил я, заглядывая фашисту в глаза. И тут же внезапно пнул его в раздробленное колено. Немец взвыл на такой ноте, что будь рядом строение — в нем осыпались бы стекла. — Oh, was für ein Weichling![8]

Барский, следящий за дорогой, тревожно оглянулся.

— Миша, смотри за обстановкой!

— Но что ты делаешь, Игорь? Это не по-комсомольски!

— Миша, иди на хер! Мне нужна информация, и он мне ее даст! Следи, блядь, за дорогой, а сюда не лезь!

Барский, нахмурившись, отвернулся.

— Hier sind meine Freund, den Sie bereuen! Er sagte, dass ich dir tun misshandeln![9] — объяснил я немцу произошедший диалог. — Du weißt, du Bastard, ich bin kein Vampir Blut, und nicht zu genießen. Also, wenn Sie alle meine Fragen zu beantworten — Ihr Finger wird dich nicht berühren. Und wenn Sie schweigen — auf der Multifunktionsleiste Sie weniger oft. Verstehen Sie die Situation, oder muss ich das wiederholen?[10]

Немец заерзал то ли от боли, то ли от недоумения. Наверняка у него в мозгах сильнейший диссонанс — какой-то молокосос говорит такие странные слова. Пугает, причиняет боль…

— Der Luder, ich höre kein Antwort![11] — рявкнул я.

— Ich hab ihn![12] — скривился немец.

— Dann beginnen… Name, Dienstgrad, Regimentsnummer![13]