В это время слышу, как "красные кубанцы" загалдели между собой: "Командир полка едет! Вот он!" Оказывается командир первого кубанского полка проезжал мимо и, узнав о случившемся, приказывает привести меня к себе. Меня под конвоем подводят к нему, а "кубанцы" мгновенно исчезают. Командир, а полковой комиссар слева, едут в экипаже. Комиссар, человек средних лет, темноволосый, в черном кителе. Командир, в штатском, лет пятидесяти, толстое, оплывшее "дворянское" лицо, сам полный. Ему протягивают мои документы. Не взглянув на них, он молча протягивает их комиссару. Тот просматривает и цедит сквозь зубы: "Документы в порядке". Командир, смотря перед собой, приказывает: "Отведите в штаб бригады! Он размещен там, впереди, в лесочке". Я взволнован: "Да меня "кубанцы убьют по дороге". "Нет, — говорит, — не убьют. Я им приказал уехать. Вас будет конвоировать красноармеец"[32].
Под конвоем добродушного белобрысого малого, меня ведут по дороге. Навстречу нам тянутся подводы, длиннющая линия. Красные, видя меня, кричат с подвод: "Деникинец! Ага, поймали гада! Сейчас, тебя в расход пустят. В штаб Духонина его надо повести!" Весь этот крик, для меня означал, только одно: быстрый и бессудный расстрел. Вместе с нами, совсем рядом, движется обоз со снарядами. Почему везут снаряды тоже в противоположную сторону?[33] Как только мы свернули на проселочную дорогу, стало пусто, красные нам больше не попадаются. Мирно беседую с моим конвоиром. "Вам повезло, что вы избавились от этих разбойников, — говорит парень. — Хулиганы! Для них человека расстрелять — все равно, что стакан воды выпить!" "А что будет со мной в штабе бригады?" Парень ухмыляется: "Да ничего, отправят в тыл для расследования" Боже, неужели все заново! Это мне совсем не нравиться, но все же лучше, чем быть расстрелянным на месте "кубанцами".
Вдруг совершенно неожиданно, буквально над нашими головами пролетает снаряд, потом другой! Через минуту еще два и началось. Нас обдает ветром снарядов. Стреляют нам навстречу из места, куда мы едем[34]. При первом же снаряде обоз круто поворачивает назад, так круто, что лошади подвод становятся на дыбы, и обоз мчится без дороги по полю в обратном направлении. В моей памяти врезалась поразительная картина. Мой конвоир, подхлестнул лошадь и стремглав, рысью припустил за обозом. Он даже на меня не оглянулся. Сначала, я растерялся, потом по какой-то глупой "лояльности" побежал за ним, потом одумался и остановился. Я пеший и совершенно не обязан бежать за конным конвоем. Оглянулся вокруг и понял, что бессмысленно догонять красных. Круто развернувшись, я пошел, а потом и побежал в направление, откуда стреляли. Продолжаю идти. Вдруг откуда ни возьмись, вероятно, из-за плетней, выскакивает красноармеец с совершенно диким выражением лица. Наставляет на меня винтовку и кричит: "Кто такой?! Куда бежишь? Зачем сюда? (то есть в направление к предполагаемым белым) Отвечаю, уже как всегда, что я железнодорожник в командировке и иду в Селино. "Ну, а зачем сюда бежишь?" — не унимался солдат. В эту минуту над нашими головами, со свистом пролетает снаряд, вслед другой. Падение, взрыв земли, совсем рядом с нами. Красноармеец падает на землю (я тоже), потом он вскакивает и, забыв обо мне, стремглав бежит в направление куда скрылся обоз и мой конвоир. Я тоже бегу, но в противоположную сторону.
Обстрел прекращается. Тишина. Иду дальше и скоро вижу деревню[35]. Вхожу в нее, пустынно, никого нет на улице и только на центральном перекрестке, встречаю человека в черном плаще и городской шляпе. На вид это сельский учитель. Обращаюсь к нему: "Скажите, пожалуйста, какие здесь войска, красные или белые?". Он испуганно смотрит на меня и бормочет: "Простите, мы мирные жители, мы ничего не знаем…" "Да если вообще войска в деревне?" — продолжаю настаивать я. Он что-то бессвязное мычит в ответ, что какие-то двое военных пошли "туда". Куда туда? Видимо в деревню Фатеевка, что рядом. Пытаюсь выяснить, где находится Селино и думаю, что нужно найти к нему дорогу. Главное, что у меня есть у кого там остановиться, но в голове моей, мелькая, страшная мысль. Я понимаю, что остался без документов! Их "увез" мой конвоир[36].
Наконец я выбрался на дорогу, предполагаемую в нужном направлении. Дорога шла в северо-западном направлении, а Белая армия, должна быть скорее к югу. Так я прошел несколько верст по дороге, сам не зная, куда и к кому я иду. Надежда моя, что я нахожусь в районе белых, а не красных. Ведь Красная армия отступила.
Вдруг вижу, навстречу мне едет всадник. Приятное, культурное лицо, хорошая шинель и выправка, сразу видно, что офицер. Но к ужасу моему на его фуражке вижу красную звезду! "Какой части?" — спрашивает он меня, придержав коня. "Я железнодорожник, у меня командировка…", — отвечаю по обыкновению. "Нет такой части. Полк, рота?". Говорю ему, что обоз, в котором я ехал, был обстрелян. Он видимо об этом слышал, поэтому доволен моим ответом. "А куда Вы сейчас идете?" — "В Селино. Вот только не знаю где дорога?" — отвечаю ему растеряно. "Туда можно. Там стоят наши три полка. Это следующее село". Он доволен моими ответами. Сам он слишком озабочен другим, а, поэтому, не спросив никаких документов, едет дальше. Вслед за ним в ста саженях едет подвода. На ней сидят два красноармейца с винтовками в руках. Поравнявшись, пристально смотрят на меня, но ничего не спрашивают. Видно они уже видели как меня "допрашивал" красный офицер. Проезжают. В отдалении вижу еще подводу, на ней тоже красноармейцы. Вероятно, все они совершали разведку, выясняли, кем занята местность и где белые[37]. Понимаю, что дальше так идти невозможно, допросят и арестуют. Простому красноармейцу труднее будет объяснить, чем офицеру, что я послан в командировку, тем более что без документов.
Направо от дороги, в расстоянии полверсты, лесок. Сворачиваю с дороги на виду у последней подводы и направляюсь к лесу. Опасаюсь, что красноармейцы с подвод меня увидят и окликнут. Но этого не происходит, и я укрываюсь в кущах[38]. Чтобы быть менее заметным ложусь на землю под деревьями. На опушке слышны мужские голоса, но никто меня не беспокоит. Сейчас пять часов, через час будет темно. Подожду до ночи, а там пойду на юг к белым. Через час действительно стемнело. Чудный, даже жаркий день сменился безоблачной ночью. Руководствуясь Полярною звездою, двигаюсь прямо по полю в южном направлении. Но беда, луна так ярко светит, что человека легко различить на расстоянии. Как говорится "светло как днем" и дальше идти так опасно. Впрочем, никто мне не попадается на пути. Соображаю, что луна должна зайти через два часа, а поэтому решаю обождать. Ложусь на поле за какой-то кочкой, там тепло, приятно, ветер не дует. Сразу проваливаюсь в сон.
Просыпаюсь в половине девятого. Вижу, что луна зашла, а на небе множество звезд. Я быстро подымаюсь и на основании моих догадок беру направление на юго-юго-восток. Иду быстрым шагом по полям без дорог. Полярная звезда остается у меня за спиной, оборачиваюсь, время от времени, чтобы проверить по ней, правильно ли я иду. Слава Богу, что небо ясное, звезды видны, а то бы я сбился с пути. Вдали слышен лай собак, а это наверняка деревни[39]. Я стараюсь не попасть в них. Настроение у меня бодрое. Наконец-то я иду прямо к Белым, иду свободно и, никто меня не останавливает. Только бы Господь вывел меня правильно. Шагаю, почти по наитию, даже не особенно понимаю лес это или уже большие кусты. Неожиданно прихожу к речке. Это препятствие пытаюсь обойти, но она все тянется. Наконец в темноте перескакиваю через нее (потом я узнал, что это была речка Береза). Уже далеко за полночь выхожу на дорогу. Вдруг мне кажется, что вдалеке чернеет силуэт человека. Я останавливаюсь и замираю: может быть там красный патруль? А может быть, мне померещилось? На всякий случай возвращаюсь назад, углубляюсь в лес и обхожу это место.
Прошло около двух часов, когда я подошел к громадному оврагу, заросшему мелким лесом[40]. Спускаюсь на его дно, там, в длину оврага проходит дорога, я ее пересекаю и начинаю подниматься по другому склону. Продираюсь сквозь деревья, весь промокаю от влаги. Слава Богу, в эту ночь, в отличие от предыдущей, мороза нет. Но очень холодно. Уже три часа ночи. Слева, на достаточном расстоянии, начинается громкий птичий концерт: утки, гуси, петухи. Впечатление, что их тысячи. Значит там большое село. А когда я взбираюсь на противоположную сторону оврага, этот птичий гвалт, уже передо мной. Значит, и там деревня. До рассвета я не успею миновать ее, а проходить открыто днем, опасно. Решаю остановиться и выждать, пока не выяснится положение. Ложусь вздремнуть на землю под деревьями, у края оврага. Холод мешает глубоко заснуть, так что забываюсь полусном.
Глава 8
СВОИ!
Проснулся я от стука топора. Вернее, он давно мешал мне дремать. Кто-то рубил лес на краю оврага. Был слышен мужской голос и несколько молодых. Было уже совсем светло. Опять хороший солнечный день. Я побоялся идти к голосам, кто знает, может быть, красные, и стал размышлять о своем положении. Ночью я никого не встретил. Никаких признаков фронта по дороге не было. С другой стороны артиллерийской стрельбы с утра не слышно. Плохи дела, думаю я. Белые так отступили, что их даже не слышно. Правда, часам к десяти утра послышалась отдаленная канонада в северо-восточном направлении, к Дмитриево[41]. Странно, что стреляют сзади, неужели там белые? Но стрельба скоро прекратилась, и я не придал ей большого значения.
Рубка леса на опушке тоже давно прекратилась. Было уже порядочно за полдень. Голод все более и более давал себя чувствовать. Я предавался мрачным мыслям. Сил у меня почти не было. Что делать? Ждать здесь в лесу до ночи и потом опять идти на юг? Да и как угнаться за белыми, если они начнут отступать. С другой стороны, оставаться здесь в лесу небезопасно. Если красные меня здесь обнаружат, да еще без документов, мне будет плохо. Остается одно: самому пойти в деревню, явиться в милицию и рассказать всю мою "правдивую историю", добавив, что я заблудился ночью, после обстрела. Но и это было опасно! Одно, то, что я приду в милицию сам и расскажу, то можно надеется, что меня не расстреляют. Конечно, это капитуляция, но что делать. Ждать дальше неизвестно чего, да еще зверски голодным, нет сил!
В таком малодушном и даже "капитулянтском" настроении я вышел из леса. Было, вероятно, часа два дня 20 го сентября. Вижу, крестьянские мальчики, лет восьми-одиннадцати, пасут коней. Подхожу к ним и спрашиваю: "Что это за деревня?" Отвечают: "Меньшиково". Значит, я правильно держал направление. Прикидываю и понимаю, что за ночь я прошел верст 25–30.
" А что, там милиция есть?" — продолжаю спрашивать я (мысль о добровольной явке меня не оставляет). Мальчики смотрят на меня как-то странно и бурчат что-то невнятное. "А войска есть?" — допытываюсь я. — "Да новые пришли". Я сразу настораживаюсь: "Какие? Белые? Красные?" "Чудно их как-то мужики называют, не то белогвардейцы… а может и красные". Ответ не понятный и противоречивый. "Ну, а как они одеты? У них красные звезды на фуражках?" — "Нет!" — "А погоны есть?" — показываю на плечи. "Есть, есть!" — "И кокарды на фуражках?" — "Да, да!" Сомнения нет: в деревне белые!
Быстрым шагом, почти бегу по полям к деревне, до нее около версты. На душе радость, торжество, сменившие малодушие и уныние. Вот она цель и это, когда я совсем потерял надежду на успех. Один страх: как бы белые не ушли, не отступили и не появились бы в последний момент передо мною красные. Я ускоряю шаг. Налево от дороги бабы копают картофель в совершенно промерзшей земле. "Ты куда, сынок?" — кричат они мне. "В деревню", — отвечают. "Не ходи туда, там белые, они тебя убьют!"
Бабы принимают меня за красноармейца. "Ничего, — отвечаю я, — Бог даст, не убьют!" Бегу дальше. И опять мне кричат, уже другие: "Не ходи туда, тебя убьют. Там белые!"
Набираюсь смелости и громко отвечаю бабам: "Не бойтесь, сам знаю, что там белые. Потому и иду, они мне нужны. СВОИ!" Бабий хор замолкает.
Вхожу в деревню. Вижу, как по улице идут два солдата с винтовками и… погонами. Они не обращают на меня внимания, проходят мимо. Не хочу переходить улицу и догонять их, предпочитаю иметь дело сразу с офицерами. Навстречу мне идет бравый унтер, толстый, краснощекий с погонами и кокардой, но совсем не такой, как большевицкий. Милый, с добрым русским лицом. Он как будто не обращает на меня внимания. Сам подхожу к нему. "Скажите, где здесь офицеры?" Унтер сразу настораживается. "А Вам на что?" — "Хочу сделать заявление". — "Какое?" — "Я только что перебежал от красных". Лицо унтера добреет, но остается серьезным: "Ах так, пойдемте, пойдемте!"
Проходим с унтером по деревне, около одного из домов, на траве, отдыхает группа офицеров и добровольцев. Человек пятнадцать. Сразу, "с места в карьер", начинаю рассказывать мою историю. Поездка, аресты, "кубанцы", бегство и т. д. Говорю залпом, не останавливаясь. Никто не перебивает, слушают с напряженным вниманием. Один только доброволец спрашивает неожиданно резко, как бы с целью подловить: "Почему же красные при аресте часы у тебя с руки не сняли?" "Сам не знаю, — отвечаю я. — Сначала сняли, а потом отдали".