Я снимаю мантию священника, чтобы она могла видеть выпуклость моего члена в джинсах, и бросаю ее на пол.

— Посмотри, что ты со мной делаешь. — Я хватаюсь за член и дергаю его за ткань. — Четыре года прошло с тех пор, как я дал обет, и ни разу с тех пор я не хотел женщину. Пока ты не вошла, превратив меня в дикого зверя.

Ее голубые глаза расширяются, и она поджимает губы. — Данте, — прошептала она мое имя. — Мне пора.

Я наклоняю голову.

— Нет. — Я хватаю ее за запястье.

Она пытается вырваться, но я крепко сжимаю ее, но не для того, чтобы причинить ей боль, а чтобы она не убежала.

Ее дыхание сбивается, и я вижу, как в ее глазах вспыхивает страх.

Меня пронзает чувство вины, но голод по ней затмевает его.

— Отец, пожалуйста… — шепчет она, и голос ее дрожит. Она напугана, но в ее глазах есть намек на любопытство и желание.

— Я никогда не причиню тебе вреда, но не уходи от меня. Понятно? — Я понимаю, что слишком властный тон заставит ее почувствовать, что она снова вернулась к своему мудаку-мужу.

Она кивает головой.

— Хорошо.

Ее взгляд падает на мою руку, сжимающую ее запястье.

Я отпускаю ее и смотрю, как она потирает место, где была моя рука.

— Но ты же священник. Ты не можешь быть с женщиной из-за своих обетов.

— К черту мои обеты, — отвечаю я.

Гнев нехарактерен даже для моей темной стороны. Обычно я всегда держу себя в руках.

Что, черт возьми, эта девушка сделала со мной?

Она смотрит на меня, ее голубые глаза полны беспокойства.

— Что ты хочешь сказать?