Поражение России в Первой мировой, стало наглядным подтверждением ее отсталости. Война еще не успела закончиться, а уже в 1918 г. вышла книга немецкого проф. В. Дайа, проповедовавшая мир и дружбу с Россией, с какой именно неважно: «Для нас совершенно безразлично — иметь ли дело с Россией большевистской, кадетской или царской…, условия нашего соглашения останутся все те же»: «Развитие до высшего предела эксплуатации европейской России и Сибири… немецким капиталом, промышленностью и организаторским талантом»[1006].

В 1924 г. в Мюнхене выходит первый том «Майн Кампф» Гитлера, а на следующий год в том же Мюнхене — книга британца С. Гэлэхэда, в которой он проповедовал о ничтожестве русского народа: «народ столь же телесно грязный, сколько нравственно и умственно убогий; ничтожный в своей истории, весь сотканный из презренного смирения и отвратительной ярости; народ, лишенный чувства природы и дара к искусству; лишенный такта, прирожденного благородства… Смесь восточного бессмыслия и татарской хитрости. Таковы все они, побирающиеся у западной культуры: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой и больше всех Достоевский… Эти вечно бунтующие рабы без внутренних велений получили от евреев христианство для того, чтобы вонзить его как нож в спину европейской культуры и чужого качества — и потребовали всеобщей любви и всеобщего братства — именно потому, что они сами бесплодны, бездарны…»[1007]. Опыт и наблюдение убедили меня в том, отмечал, приводящий эту цитату, философ И. Ильин, что эта книга «не случайна, а типична»[1008].

В послевоенной Европе англичанин С. Гэлэхэд идеологически претендовал на роль своего прежнего соотечественника Х. Чемберлена, просвещавшего в расовых теориях Вильгельма II. Роль новых антирусских идеологов — «прибалтийского профессора Шимана»[1009], заняли соратники Гитлера: глава «Отдела внешней политики НСДАП», а затем министр по восточным территориям прибалтийский немец А. Розенберг, и его приятель прибалтийский немец М. Шойбнер-Рихтер — ближайший сподвижник Гитлера, один из главных организаторов «Пивного путча», чье «влияние на Гитлера, — по словам историка И. Феста, — было огромным»[1010].

«Мнение, что Россия является отсталой частью Европы, — отмечал Шубарт, — больше всего утверждалось именно балтийцами»[1011]. Гитлер даже шутливо заметит, что фашистский официоз — «Фелькишер Беобахтер», редактором которого в начале 1920-х г. был Розенберг, следовало бы «снабдить подзаголовком «Прибалтийское издание»[1012]. «Розенберг считался в партии специалистом по России». Он защищал свои «мировоззренческие постулаты с прямо-таки религиозной неистовостью»[1013].

Причина пристального внимания к России заключалась в том, пояснял в 1926 г. Геббельс, что «нельзя обойти Россию. Россия альфа и омега любой целенаправленной внешней политики»[1014]. «Самым судьбоносным результатом войны 1914 года, — пояснял Шубарт, — стало не поражение Германии, не падение Габсбургской монархии, не возросшее колониальное могущество Англии или Франции, не экономическое укрепление Северной Америки или Японии, а появление большевизма, с которым старая борьба между Европой и Азией вступает в новую фазу. Эта перемена на Востоке — решающее событие новейшей истории…, вопрос не стоит так: Третий рейх или третий Интернационал, фашизм или большевизм. Нет, речь идет о мировом историческом конфликте между частью света Европой и частью света Россией, между западноевропейским и евразийским континентами…»[1015].

Конечно «Советская Россия, как революционное социалистическое государство, является врагом национал-социалистических сил порядка, но есть и кое-что большее, — указывал Гитлер, — Как великое территориальное образование, Россия является постоянной угрозой Европе… Русская проблема может быть разрешена только в согласии с европейскими, что означает германскими идеями… Не только русские пограничные районы, но и вся Россия должна быть расчленена на составные части»[1016]. Уже в Майн Кампф Гитлер указывал: «Никогда не миритесь с существованием континентальных держав в Европе! В любой попытке на границе Германии создать вторую военную державу или даже только государство, способное впоследствии стать крупной державой, вы должны видеть прямое нападение на Германию»[1017].

Угроза большевизма заключается в том, пояснял Гитлер, что его появление привело к возрождению Российской империи, в новых еще более эффективных формах: «Мы не должны оставаться равнодушными к тому, что происходит в России…, — указывал он в начале 1930-х гг., — Русачество, это славянство в соединении с диктатурой пролетариата, есть опаснейшая сила на свете. Что будет, если осуществится этот симбиоз? Подумайте лишь о том человеческом потенциале и сырьевом богатстве, которым располагает Сталин! Уже сейчас наши публицисты должны бить тревогу. Никогда не была так велика угроза западной цивилизации. Еще до того, как мы придем к власти, мы должны разъяснить англичанам, французам, также американцам и Ватикану, что мы будем рано или поздно вынуждены начать крестовый поход против большевизма. Мы должны безжалостно колонизировать Восток… Мы хотим от Северной Норвегии до Черного моря протянуть защитный вал против русачества, против славянства…»[1018].

«Таким образом, — замечает американский историк Р. Уорт, — даже самую циничную агрессию можно было оправдать под видом осуществления «священного крестового похода» против большевизма»[1019]. И эта агрессия была сущностью не фашисткой, а всей германской политики, определяя которую еще в 1918 г. партии Центра расходились с правыми лишь в акцентах: «Кровавая борьба делает настоятельным, чтобы победа была использована для достижения Германией военного превосходства на континенте на все времена и обеспечила германскому народу мирное развитие, по меньшей мере, на сто лет вперед… Вторая цель — ликвидация британского опекунства при решении вопросов мировой политики, нетерпимого для Германии; третья цель — сокрушение русского колосса»[1020].

Верность фундаментальным целям германской политики, еще до прихода Гитлера, подтверждал тот, кто призовет его к власти — канцлер Папен: «Мы не представляли угрозы кому бы то ни было. Неизменной оставалась только наша европейская миссия, все та же, что и в те времена, когда мы распространяли христианство на восточные провинции и на Прибалтику, — служить плотиной против славянских вожделений и агрессии. Даже если страх перед Германией ослепил союзников в отношении угрозы, исходящей от России, наименьшее, что они могли бы сделать после нашего поражения, — это восстановить европейское равновесие, когда революция посадила в Кремле Ленина»[1021]. «Россия должна быть разложена на составные части…, — подводил итог в мае 1941 г. Геббельс, — на Востоке нельзя терпеть существования такого колоссального государства…»[1022].

«Граница между Европой и Азией проходит не по Уралу, — указывал Гитлер, — а на том месте, где кончаются поселения настоящих германцев… Наша задача состоит в том, чтобы передвинуть эту границу возможно дальше на Восток, если нужно — за Урал… Ядовитое гнездо Петербург, из которого так долго азиатский яд источался в Балтийское море, должно исчезнуть с лица земли… Азиаты и большевики будут изгнаны из Европы, эпизод 250-летней азиатчины закончен…»[1023].

«Сегодня, — конкретизировал Розенберг за два дня до начала войны (20 июня 1941 г.), — мы начинаем «крестовый поход» против большевизма не для того только, чтобы навсегда освободить от него «бедных русских», но и для того, чтобы осуществлять немецкую мировую политику и обеспечить условия существования для германского рейха…»[1024].

«После столетий хныканья о защите бедных и униженных наступило время, чтобы мы решили защитить сильных против низших, — напутствовал свои армии Гитлер, — Это будет одна из главных задач немецкой государственной деятельности на все время — предупредить всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами дальнейшее увеличение славянской расы. Естественные инстинкты повелевают всем живым существам не только завоевывать своих врагов, но и уничтожать их. В прежние дни прерогативой победителя было уничтожать целые племена, целые народы»[1026].

В решении расового вопроса мы не изобретаем ничего нового, указывал Гитлер, «господа британцы знают, что такое право сильного. В отношении низших рас они вообще наши учителя»[1027]. «Здесь, на востоке, — пояснял Гитлер, — повторится тот же исторический процесс, который происходил при завоевании Америки». «Полноценные» поселенцы вытеснят «неполноценное» коренное население, открыв путь в новую эру экономических возможностей. «Европа — а не Америка — станет землей неограниченных возможностей»[1028].

«Свою концепцию концентрационных лагерей и геноцида, — подтверждает американский биограф Гитлера Дж. Толанд, — Гитлер позаимствовал у англичан и американцев. Он восхищался лагерями для пленных буров в Южной Африке и резервациями для индейцев в Америке и в узком кругу часто хвалил эффективность американской тактики истребления краснокожих дикарей…»[1029].

Согласно плану «Ost» в Польше подлежало устранению до 85 % коренного населения, на Украине — 64 %; в Белоруссии — 75 %, в Чехии — 50 %[1030]. И «именно благодаря срыву «Барбароссы»…, — отмечает А. Туз, — число жертв холокоста составило менее 6 млн. человек, а не 11,3 млн., как замышлял Гейдрих»[1031]. «Страна, населенная чуждой расой, — добавлял руководитель Главного расово-поселенческого управления СС Р. Дарре, — должна стать страной рабов, сельскохозяйственных и промышленных рабочих»[1032].