— Пацаны! Он — мусор.
— Кто? Где?
— Вот он — мусор?
— Во, бля, делов! — воодушевилась братва, и Юрий Иванович буквально всей кожей ощутил флюиды ненависти к себе.
— Братва, тихо! Я говорю, — немного повысил голос Паня, и сокамерники стихли. — Когда-то давно, в 1981 году, эта гнида поломала мне жизнь. Он тогда в Солнечногорске работал опером, серый макинтош носил… Там какой-то магазин грабанули, кто — неизвестно, так он на меня его и повесил. Помнишь, как ты, маромойка гребаная, меня, Серегу Панченко, током пытал? А как валенком с песком по ребрам бил, помнишь? А «слоника», когда противогаз на меня надевал и шланг пережимал? А как я в укрутке, «ласточкой», в твоем кабинете валялся?
Физиономия бывшего оперативника солнечногорского ГУВД в одночасье сделалась серой, будто вылепленной из гипса. Он был готов к любому повороту событий, но только не к такому. Да, все правильно: земля круглая, мир тесен. Но чтобы мир оказался тесным настолько, что смог уместиться в камере следственного изолятора…
А Паня продолжал:
— Ты меня еще спрашивал, где я был в ту ночь, когда магазин грабанули. У биксы я одной был, у соседки, да по молодости палить ее не хотел. А ты… Ломик какой-то подсунул. Вместе с замком… Я в тот год в институт хотел поступать, на детского врача учиться! И поступил бы! Ты понимаешь, блядь ты мусорская, что ты мою жизнь искалечил?! — И не в силах себя сдержать, Сергей Панченко смачно плюнул в лицо бывшего милиционера: тот был обескуражен настолько, что даже не вытер плевок, и слюна, стекая по лицу, повисла на кончике его носа.
— Да чо с бычьем этим рогатым базарить! — неожиданно в руке чернявого типа блеснуло что-то острое, наверняка заточенная ложка. Спустя мгновение Коробов наверняка бы хлюпал кровавой жижей на цементном полу, но Паня, мягко и властно перехватив татуированную руку с лезвием, произнес:
— Погоди, Шпала, это для него слишком просто. Мы с ним по-другому разберемся. И вообще, надо, чтобы все было по правилам.
Паня неторопливо подошел к окну, выключил вентиляторы и крикнул громко:
— Тюрьма, слушай! Это Паня, из сорок девятой хаты. На нашу хату заехал мент. Чо присудишь?
За свою милицейскую карьеру Юрию Ивановичу Коробову приходилось выслушивать немало угроз и пожеланий. Но столь замысловатых и изощренных, как теперь, он еще никогда не слышал.
Перекрикивая друг друга, братва из других камер советовала Пане все, на что способна арестантская выдумка, обогащенная смертельной ненавистью к органам правопорядка, притом пожелание уделать мусора всей братвой по очереди было самым мягким.
— Да чо советоваться? — возмущался Шпала. — Мент — он и в Африке мент. Валить вафла, и всех делов!
— Вот так-то, мусорила, — произнес Паня, улыбаясь.
Сильнейший удар в голову — и Коробов отлетел к параше. Неуклюже встал на четвереньки. Во рту сразу же сделалось солоно и гадко, из уголка разбитого рта потекла кровавая слюна. Но первоход так и не успел ее вытереть: невидимые, но сильные руки крепко сжали Юрия Ивановича в стальных объятиях, кусок мокрой простыни, свернутой тугим жгутом, прочно связал за спиной ноги с запястьями. Вывернутые назад руки, словно вздернутые на средневековой дыбе, были готовы выскочить из плечевых суставов.
Арестант даже не сопротивлялся. Сперва его долго били кулаками — по лицу, шее и груди, затем принялись бить ногами. Спустя минуту свитер, брюки и белье были разодраны в клочья. Неожиданно истязатели сильно наклонили его вперед, раздвинув при этом ноги, и Коробов почувствовал в заднем проходе резкую боль.
Но и это было еще не все. Вдруг Юрий Иванович ощутил, что его избитое, окровавленное лицо прикасается к какой-то гладкой и влажной поверхности. Он с трудом разлепил затекшие глаза, но так ничего и не рассмотрел. Правда, в нос сразу же ударил отвратительный запах дерьма и мочи… Внезапно послышался характерный звук спускаемой воды в унитазе, и на голову низвергся целый ниагарский водопад. Спустя минуту мокрую, всклокоченную голову арестанта извлекли из унитаза-параши.
Еще несколько ударов, и бездыханное тело бывшего майора МВД затолкали под нары рядом с парашей, на так называемый «вокзал»; арестант враз потерял сознание…