– Да, но какого цвета? В чем-нибудь надо же прийти.

– Пойдемте спросим его.

Рафаэлит стоял перед портретом Энн. Он оглянулся на них, только что не говоря: «О боже! Эти женщины!» – и хмуро кивнул, когда ему предложили начинать сеансы в три часа.

– В чем ей приходить? – спросила Джун.

Рафаэлит воззрился на Флер, будто определяя, где у нее кончаются ребра и начинаются кости бедра.

– Серебро и золото, – изрек он наконец.

Джун всплеснула руками:

– Ну не чудо ли? Он сразу вас понял. Ваша золотая с серебром комната. Харолд, как вы угадали?

– У меня есть старый маскарадный костюм, – сказала Флер, – серебряный с золотом и с бубенчиками, только я его не надевала с тех пор, как вышла замуж.

– Маскарадный! – воскликнула Джун. – Как раз подходит. Если он красивый. Ведь бывают очень безобразные.

– О, он красивый и очаровательно звенит.

– Этого он не сможет передать, – сказала Джун. Потом добавила мечтательно: – Но вы могли бы дать намек на это, Харолд, как Леонардо.

– Леонардо!

– О, конечно! Я знаю, он не…

Рафаэлит перебил ее.

– Губы не мажьте, – сказал он Флер.

– Не буду, – согласилась она покорно. – Джун, до чего мне нравится портрет Энн! Вы не подумали, что теперь она непременно захочет иметь портрет Джона?

– Конечно, я его уговорю завтра, когда он приедет.

– Он ведь собирается фермерствовать – этим отговорится. Мужчины терпеть не могут позировать.

– Это все чепуха, – сказала Джун. – В старину даже очень любили. Сейчас и начинать, пока он не устроился. Прекрасная получится пара.