— Ииии? — сварливо осведомилась я. Вася исподлобья смотрел на меня, не начиная стенать. Я психанула и ушла в кухню. Мягкие шаги проследовали за мной. Воистину, вся выдержка женского самообладания сейчас пришла мне на помощь, в противном случае я бы выставила мужчину.

Чай остыл. Я-нет. Мне прям хотелось услышать хоть какую-нибудь гадость, чтобы с чистой совестью выпустить пар. Но поэт молчал, просто оседлал стул задом наперёд и наблюдал. Я облокотилась на столешницу, тоже вытаращилась, противно прихлебывая напиток, с присвистом.

— Я тебя люблю… — как-то отстранённо и спокойно сказал Вася, а я подавилась чаем, раскашлялась и пока искала воздух, он медленно подошёл и хлопнул меня между лопаток. Я вызверилась на него, как дракон, которому вместо молодой принцессы подсунули старую настоятельницу монастыря. Очень не добро. Потом до меня дошёл смыл его слов. Пришлось онеметь и переварить ситуацию.

— Какая-то косая и хромоногая у тебя любовь, Вась, — мужчина встал напротив меня. — Из-за неё ты ждал нашего развода, из-за неё ты молчал эти два года, что мне муж изменяет?

— А ты бы поверила, если бы я рассказал об его изменах?

Вот что за человек этот Василий? Даже ссору с ним не получается завести, потому что правду говорит. Не поверила бы.

— Ты была счастлива, — он коснулся щетины по подбородке, провёл рукой по ней, словно раздумывая стоит ли продолжать. — Твоё неведение дарило тебе иллюзию хорошей жизни, любящего супруга. Кто я такой, чтобы разрушать все это? Кем бы я был после такого? Никем. Ты возненавидела бы меня за то что разрушил все это. И сейчас тоже ненавидишь, только за молчание. А я… Знаешь, с годами я привык. Мне достаточно было знать, что у тебя все хорошо, что ты смеёшься. Я так привык волочиться за всякими женщинами, почти смирился с тем, что с одной конкретной девушкой мне не быть. А потом это…

— Зачем ты мне рассказал про то, что он изменяет? Он бы одумался, вернулся, я бы опять была счастлива… Разве не этого тебе достаточно?

— Зачем рассказал? — он зло усмехается и хватает меня руку, дёргает на себя. Я упираюсь, но он сам шагает навстречу и выдыхает в губы. — Затем, Алис, что ты богиня, а он обычный атеист, который никогда не понял бы, что за женщина рядом. Он и сейчас не понимает, просто у него отняли любимую игрушку, плевать, что с годами она стала неинтересна. Игрушку понимаешь, Алис? Не возлюбленную, а простую куклу, которую можно наряжать, хвастаться перед окружением, ломать, когда она хочет побыть человеком.

— Замолчи…

Он прав и его слова ранят. Подсознательно я все это сама знаю, но принимать отказываюсь. И ещё сильнее бесит, что мое подсознание говорит голосом Васи.

— Да нет, итак два года молчал… — он кладёт руку мне на талию, наклоняется к уху. — Знаешь, когда тебя впервые увидел, подумал, ну и змея. Второй раз ты стала лицемерной стервой. Третий- языкатой мегерой. Потом ещё масса раз было, когда мне хотелось придушить тебя и вырвать твой острый язык. Через год я сцеживал твой яд после каждой встречи и ощущал какое-то мазахисткое удовлетворение. Мне бы тогда понять, что на такое подсаживаются. Потом мне стало не хватать твоей язвительности, ведь ты привыкла ко мне, как к другу семьи и я взглянул на тебя по-другому. Пропал. Там где раньше ненавидел… Помнишь, когда ремонт в доме закончился, а обстановки ещё не было и каждый день туда привозили то мебель, то шторы, меня Миша попросил с тобой пожить там неделю, потому что сам уезжал в командировку, а тебя боялся одну оставлять. Помнишь? Так вот, тогда… Ты выходила по вечерам гулять по посёлку и меня звала с собой и говорила, говорила… Я заслушивался. Твои истории, рассуждения… Наверно, тогда я понял, что люблю тебя… Сам себя презирал за то, что достаточно одного твоего «Вася, пошли гулять», чтобы потерять голову. А я терял, забывал все, бросал свою работу и шёл. Чтобы снова слушать тебя.

На глаза навернулись слёзы. Я стискивала зубы, чтобы не разреветься навзрыд, потому что было больно. За него, этого поэта, было больно. Болело, потому что он молчал столько лет и два года как, потому что не могу ответить взаимностью, потому что дура, раз не замечала…

— Ты была так близко. В каждой встрече, в каждом разговоре. Я не мог тебя забыть, отдалиться. Не спал, представлял, что однажды все измениться и ты узнаешь как сильно я люблю. И вот изменилось, только ты ненавидишь. Ни меня одного… Всех.

— Прости меня, — судорожно выдыхаю и, не удерживаясь, всхлипываю. Упираюсь лбом ему в плечо и содрогаюсь от подкативших рыданий. — Прости меня, пожалуйста, Вась…

А он гладит меня по голове. Обнимает.

— Ты не виновата, что не можешь ответить взаимностью, — голос становиться тише, с привкусом печали. — Я же все понимаю, где ты и где я. Ты не виновата, что я недостаточно хорош, чтобы ты могла позволить хотя бы присмотреться ко мне. Но, Алис, я не хочу отступаться. Ни завтра, ни через неделю, но я хочу убедить тебя, что достоен твоей симпатии…

— Как мило… — протяжный голос бывшего мужа раздаётся из коридора. — Меня чуть не вывернуло пока слушал это дерьмо…

Он проходит на кухню, прямо в обуви, и садиться на стул, что ранее был занят его другом. Брезгливо рассматривает нас. Вася отвечает ему точно таким же взглядом. Задвигает меня к себе за спину.

— А чего слушал? Мог бы сразу развернуться и уйти, — предлагает Спиридонов.